ВИРТУАЛЬНАЯ РЕТРО ФОНОТЕКА Музей Истории Советской Массовой песни
Главная
Концепция
Тематические Песенные Разделы
Персональные
Песенные Разделы
Певцы |
||||||
Третий всемирный читательский конкурс Песня - ваша, слова - наши: советско-французский проект "Бабочка и Мотылек"
|
||||||
Вот он, наконец, третий читательский конкурс. Не знаю, будет ли четвертый, пятый и т.д., но третий состоялся. Почему? Потому что он уже третий. Когда я полтора года назад впервые предложил читателям порассуждать на тему смысловых неувязок в песне "Веселое звено", то немного сомневался - получится ли, найдет ли такая идея отклик в читательской среде. Но тогда результаты превзошли все мои ожидания - одного письма Андрея Санина хватило бы на всех участников. Вероятно, менее успешной стала идея второго конкурса, где рассматривались достоинства песни "Шуточная колыбельная": дискуссию вызвала не столько возможность поговорить о самой песне, сколько желание обсудить предложенный мной вариант ответа. И вот третий конкурс, третье задание. О чем же пойдет речь сегодня?
Сегодня все будет не совсем обычно. Наученный опытом, я решил провести первый тур "подпольно". "Подпольно" в том смысле, что заранее разослал задание всем (или почти всем - так как нескольких адресов я не смог найти), кто мог бы принять участие в конкурсе, с тем, чтобы получить первые результаты еще до его объявления. Таким образом я сумел уточнить вопрос. Членам клуба я предложил песню под названием "Бабочка и Мотылек" в исполнении Владимира Нечаева. Нечаев, как всем известно, - популярный советский певец. А песню спел на этот раз французскую народную. Для Нечаева это случай исключительный в своем роде - на моей памяти заграничных песен он более не исполнял... в отличие от очень многих других певцов. Второй тур, естественно, задуман открытым, и прислать свой ответ может любой, кому есть что сказать. Песня эта показалась мне весьма примечательной. Как известно, в советские времена проникновение на нашу эстраду иноязычных произведений приветствовалось далеко не всегда. Поэтому до наших слушателей иностранные песни доходили чаще всего с русскими текстами, которые могли отдаленно передавать общую сюжетную линию. Достоверность такой передачи оставалась на совести переводчиков. Обрусевшие хиты становились (и как мы сегодня видим - стали) частью, а порой и неотрывной частью российской (советской) культуры. Без их учета немыслимо делать антологии, например, Клавдии Шульженко. Но такие песни в своем большинстве хорошо знакомы слушателям, а потому эксперимент с ними нельзя было бы провести в "лабораторных условиях" - ответы читателей могли бы оказаться предвзятыми. Кроме того, выбранная мной песня показалась мне очень качественной в смысле проделанной над ней работы - как авторской, так и исполнительской. Имя такого певца, как В. Нечаев, говорит о многом. Выяснилось, кстати, что имеется и второй русский вариант этой песни в исполнении Н. Никитского, который гораздо шире известен благодаря тому, что звучал в фильме "Зимний вечер в Гаграх". Об этом написали сразу несколько человек, а Виктор Печак выслал мне и саму песню. Все это была присказка, которая необходима для того, чтобы правильно сформулировать конкурсное задание. Прежде всего, предлагая для исследования "Бабочку и Мотылька", я хотел бы расширить рамки разговора и рассматривать эту песню как одну из многих, возможно, в чем-то более удачную зарубежную песню, проникшую на советскую эстраду. Ведь на дворе 1957 год, в Москве только что прошел Всемирный фестиваль молодежи и студентов, зарубежные песни пришли на эстраду, и их влияние не могло не сказаться на ее жизни. Стало быть, чем может быть для нас сегодня интересна именно эта песня в контексте разговора о судьбе советской песни вообще? Может, она чем-то необычна? Хоть и написано, что французская народная, но все же она звучит по-русски, уже в чем-то и советская, и исполняет ее Нечаев - советский певец. Так что и она уже стала нашей. Возможно, для многих мой вопрос покажется недостаточно конкретным. Например, Юрий Найдин ответил мне: "Я послушал с большим удовольствием и интересом. В песенке бесспорно заложен философский тезис о "если веришь и ждешь - крылья ты обретешь", но предмета конкурса я пока не уловил. Есть в песне и слова Мотылька "я влюбился в вас, увидав в первый раз", что является наглым враньем. На то он и мотылек, чтобы порхать от цветка к цветку. Но критерии конкурса мне все равно непонятны". Ну что же, я специально дальше не уточняю вопрос для того, чтобы не давать явных подсказок. Из-за этого разные люди пишут по-разному, о том, о чем они думают...
Несколько читательских мнений По иронии, несмотря даже на то, что конкурс и был назван всемирным, свои версии ответов прислали жители города Москвы. Итак...
Мнение первое Действительно, это одна из многих иностранных песен, которые стали советскими. К этому списку можно отнести кубинскую "Голубку" (Paloma), множество неаполитанских и итальянских песен: "Вернись в Сорренто", "Санта Лючия" и др. И процесс взаимопроникновения песен, также, как и других музыкальных произведений, в разные страны естественен. Вопрос в том, почему Владимир Нечаев не пел "Вернись в Сорренто", а выбрал именно эту песню? Я не музыковед и не могу ответить на этот вопрос конкретно, но приведу в качестве возможного объяснения слова Мориса Бонфельда из книги "Музыка. Язык. Речь. Мышление": "Сочинение, исполнение и восприятие музыки должны быть осмысленными (насыщенными смыслом), что, собственно говоря, и делает их художественными, т.е. находящимися в границах искусства." Обратите внимание на то, что эта же песенка в исполнении Евгения Евстигнеева в кинофильме "Зимний вечер в Гаграх" звучит и воспринимается совсем по-другому. Слова, насколько я помню, изменены. Это уже не лирика, как у Нечаева, а скорее ирония. И миллионы кинотелезрителей и не подозревают, что эта песенка французская. Я, кстати, тоже этого не знал. Почему же эта песня нравится и её можно отнести к числу застольных песен, т.е. тех, которые хором поют за праздничным столом? Ответ: простая мелодия и понятные слова. И еще в подсознании образ и голос поющего эту песню Евстигнеева. Что касается смысла, то мне кажется, кульминация его заключена в словах Мотылька "прилетайте сюда". Т.е. другими словами, "если Вы не можете летать, Вы мне не пара". А далее можно найти аналогию с естественным превращением девушек-дурнушек из "гадких утят" в писаных красавиц, так что им не стоит отчаиваться раньше времени от того, что "принцы" (Мотыльки) пока что не обращают на них внимания. Юрий Найдин, Москва
Мнение второе Я, наконец, скачал файл с "Бабочкой и Мотыльком". Эта песня в моей фонотеке есть под названием "Пчела и Гусеница" с несколько другими словами и в исполнении Никитского. Откровенно говоря, я не очень понял мотивы Вашего выбора для подробного анализа этой бесхитростной басенки. Но, коль скоро, Вы предлагаете для анализа именно ее, попробую высказаться на эту тему. Я не профессиональный музыкант и не могу ничего сказать о музыке, мой анализ будет касаться текста слов. Но сперва о другом. Вызывает некоторое удивление существование двух вариантов довольно непритязательной песенки. В советской эстраде подобные примеры встречаются, но не очень часто. А ведь два варианта – это два автора текста, два аранжировщика, две записи, и все это кем-то согласовывалось и утверждалось. Видимо, при этом существовали какие-то доводы в пользу именно двух вариантов. Песни западных авторов даже с русским текстом в нашей эстраде, конечно, совсем не редкость, но так уж сильно не поощрялись. Навскидку можно предположить либо особое пристрастие к этой песенке кого-то из "больших людей", либо, что тоже возможно, пристрастие к ней кого-то из "наших французских друзей" (примерно в эти годы на Францию возлагались определенные надежды). Другие причины мне по скудоумию в голову не приходят. Особой популярностью песенка, мне кажется, не обладала. По меньшей мере по детству я ее не помню, хотя память может и подвести. По жанру - это классическая басня, при этом вариант с Мотыльком ближе к басне – есть четкая мораль. Кроме этого, вариант с Мотыльком, на мой взгляд, более французский. Во всяком случае, традиции куртуазной пасторали в нем просматриваются более четко. Опять же Мотылек и Бабочка более логичное сочетание, чем Пчела и Бабочка. Здесь оба персонажа женского рода. И хотя сегодняшние ассоциации в те годы, конечно, не возникали, все же это менее удачно. Можно отметить некоторые сомнительные определения, например, "молодой Мотылек" (трудно представить старого Мотылька), но столь строгие критерии вряд ли стоит применять в данном случае. С точки зрения морали к Мотыльку тоже можно предъявить немалые претензии. Предложить "прилетать сюда" существу, не имеющему крыльев, – издевательство. А потом он еще, не стесняясь, заявляет: "Я влюбился в вас, увидав в первый раз". Ну и помог бы хоть советом. Или вообще присел бы на травку и поползал рядом. Небось, крылья не отвалились бы. Нет, свинья он, все-таки. Да и Гусеница после такого афронта, став Бабочкой, могла кого-нибудь попорядочней найти. Хотя любовь, понятно, зла. Ну и мораль в традиционном духе – любовь творит чудеса. Можно обратить внимание лишь на "если любишь и верно ждешь". Верность в советской идеологии одна из фундаментальных ценностей. Интересно, во французском варианте эта верность есть, или она от переводчика? Кстати, в варианте с Пчелой мораль вообще отсутствует. "Песню эту я вам пропел, каждый понял, как сам хотел". В общем и целом песенка о проблемах, исчезающих "по щучьему велению". Позднее будет найдена чеканная формула: "Вся жизнь впереди – надейся и жди". Но в годы "Бабочки и Мотылька" эти тенденции еще не преобладали, а сами по себе они существовали всегда, и вряд ли стоит предъявлять достаточно простенькой и непритязательной песенке столь строгие претензии. Вот, пожалуй, и все, что пришло мне в голову при прослушивании "Бабочки и Мотылька". Алексей Лавров, Москва
Мнение третье На вопрос Николая лучше всего ответил сам Нечаев. К примеру, хоть таким песенным рядом - “Песня о земле”, “Студенческая дорожная”, “Ходит по полю девчонка”, “За рекою зори”. Далее (как объявляют в электричках) везде - (Виртуальная РетроФонотека/Каталог). И вдруг - караул! - “Бабочка и Мотылёк”... - ?!? - Ну что же тут непонятного?! Вот перед нами раскинулся обширный советский край, превращенный руками людей, в жизни которых гармонично соседствуют труд и любовь, в покрытую цветущими садами и лугами, нескончаемыми колосящимися полями землю. Землю радости и счастья. Но вот над ней начинают виться лёгкие, пока ещё дневные, но уже размалёванные французские бабочки. А за ними, разумеется, внизу уже через границы и тамошние гусеницы ползут. Потом они, естественно, спариваются. Что же видим в результате этих кошмарных метаморфозов? Включаем телевизор. Под дикие ритуальные пляски обглоданная страна и над ней некие странные извивающиеся создания (гусеницы?) и ликующе порхающие бабочки (в основном, разумеется, ночные)... Всё-таки яблоко от яблони..., несмотря на всё искусство садоводов. Конечно, Нечаев (да и другие авторы тоже, как трудно не согласиться с Николаем, проделали очень качественную работу) и даже из этого сделали «конфетку» и почти «осоветили» её, откатили от яблони далеко и сделали вполне без раздражения слушаемой, но всё же кажется, что ей куда органичнее подходит по-мещански «изячное» (хотелось бы употребить какой-нибудь более точный эпитет вроде «приблатненно-гнусящее», да, увы, будет излишне грубо) исполнение Никитского. Достаточно здесь случайное противостояние этих двух певцов и двух подходов к исполнению этой песни вообще-то далеко неслучайно. Параллельно официальной (но не бывшей тогда официозной!) советской песне (с её стремлением в максималистской трактовке поднимать человека над самим собой и не потворствовать животному в человеке) существовали и потоки мещанской и уголовной субкультуры (о чём лучше написано в материале Алексея Лаврова). Несмотря на некоторое естественное официальное противодействие, они вполне присутствовали и на советской эстраде (помимо Никитского, можно вспомнить хоть, например, Г. Романова и многих других). Зарубежные песни были (и стали) для них немалым подспорьем. Конечно, признано, что для искусства (как и вообще для культуры или, скажем, науки) замыкаться в географических границах чревато загниванием, но порой кажется всё-таки, что лучше не поступаться принципами. Особенно, когда есть основания предполагать, что обладаешь некой ценностью более высокого порядка, ибо и тут вероятность «гниения» и «смерти» велика (и может даже больше) – ведь попавший в организм простенький микроб запросто может уничтожить и «венец творения». Вот когда и такие творцы, как Нечаев, оказались неиммунны к иностранщине как к вирусу, запущенному в неокрепший ещё детский организм, думаю, это было неважным симптомом – бесхребетность и всеядность - не всегда прогресс, а холодная война и «война цивилизаций» в смысле противоборства культур оказались не идеологической выдумкой. Так что же – побеждает сильнейший? Даже и в спорте это не факт. Скажем, про раковую клетку, пожирающую сложный и высокоорганизованный организм, можно выразиться, что она сильна утратой дифференцированности – сложности, «продвинутости». Может, по Дарвину «побеждает приспособленнейший»? И тут по отношению к культуре объяснение не без проблем – да, варвары разрушили Рим, но говорит ли этот факт, что это произошло благодаря тому, что потенциал того, что делает людей людьми, у них был выше? Вряд ли. Т.е. скорее можно с большей вероятностью сделать вывод, что в грубом взаимодействии и победит грубое, менее человечное и менее скрупулёзное. Тут-то может и кроется корень сомнения - а все ли люди до нас были обязательно дураками? Хоть в части оправдания жёсткого идеологического пресса в отношении культуры, его прямого вмешательства в виде цензуры (или опосредованного в виде самоцензуры) и свидетельства их благотворной роли, если принципы выбраны верно. Ну хотя бы по доказательству от противного – по отсутствию шедевров в бесцензурные времена. И, как оказывается, охранительная функция цензуры может была вовсе не в том, чтобы защищать идеологию, а, чтобы защитить нас самих – от превращения в общечеловечину - от утраты самоидентификации, от растворения... Юрий Ершов, Москва
Автор сайта: а в этом что-то есть!!! Выигрышное положение, в котором оказалась наша культура, обусловлено именно тем, что на ее защите долгое время находился железный занавес. Под выигрышным положением имеется в виду тот факт, что сегодня она у нас еще осталась, сохранилась, пусть и переживает теперь не лучшие для себя времена. На примере культур государств, нырнувших в топку глобализации значительно раньше нас, мы видим, что за возможность примкнуть к ценностям мирового сообщества, им во многом пришлось расплатиться именно своей самобытностью. Плохо ли хорошо ли, но они во многих областях уже простились со своей культурой, и произошло это безвозвратно. На музейной полочке остались лишь детали ее внешней атрибутики в виде костюмированных ритуалов и традиционных праздников. Но культура в понимании формы повседневного существования народа, сегодня там, думаю, утрачена. У нас тоже, но еще не во всем. Но этого потребует от нас модель нового мирового жизнеустройства, навязываемая странами-лидерами. Самый яркий пример глобализации - ресторан Макдональдс. Суета, толкотня, бездушные, натянутые улыбки, кормят всякой дрянью, зато приехав в любой город мира, идешь именно туда, потому что куда пойти еще и чем накормят там, вообще непонятно.
Мнение четвертое Сразу хочу сказать, то что я написал, это чисто мое видение того, что происходило с песнями, аналогичными "Бабочке и Мотыльку". Ничего подобного на эту тему я не читал и сослаться на какие-то источники не могу. Ну разве что влияние Гослита не раз испытывал на себе, хотя в мое время, в 70-е годы, это влияние было уже значительно меньше, чем раньше. Эта песня одна из многих песен, которые в один прекрасный момент смогли обрести слова. Ведь до какого-то периода в Советском Союзе вообще не звучало ни одного слова в заграничных песнях. Да, на танцах патефоны играли "Рио-Риту", "Кукарачу", но никому не приходило в голову это спеть. Многие даже и не знали, что все это песни, а не просто музыка. И дело даже не в том, что слов не знали или на иностранных языках петь не умели. Сейчас многим будет трудно это понять. Но я до сих пор вспоминаю, как уговаривал свою тетю послушать Битлз. "Смотри, какая прекрасная песня", - говорил я. И слышал такой ответ: "Как она может быть прекрасной, если она на иностранном языке?" Вот была такая установка партии, правительства и газеты "Правда". Не пристало советскому человеку слушать иностранные песни. Ну что может за деньги петь заграничный продажный капиталистический певец? Дураку понятно, раз капиталистический, значит, пропагандирует свой строй и, значит, нам с ним не по дороге. И въелось это в советских людей так прочно, что люди действительно не воспринимали песни, если они не по-русски. Но наступает 1957 год. Международный фестиваль молодежи и студентов в Москве. В Москве появились иностранцы. На совершенно законных основаниях. Зазвучали песни, пели все: и иностранные студенты, и наши. И тут срабатывают сразу несколько совпадений. Во-первых, только недавно закончился XX съезд партии. Даже самые закоренелые проводники сталинской политики в сомнении. Что запрещать, что разрешать - еще не вполне понятно. А тут еще Никита Сергеевич заинтересовался, чем занимаются наши художники, режиссеры, композиторы... Грядет то, что впоследствии было названо "оттепель". Во-вторых, новые песни запели не только эстрадные певцы, но и та самая советская молодежь, которая участвовала в фестивале. А если песню запевает молодежь - "эту песню не задушишь, не убьешь". Я немного перефразировал известную песню, но сути это не меняет. Наш Гослит провел изрядную работу. Если советский народ должен был запеть зарубежные песни, то пусть он знает, о чем поет. К фестивалю было подготовлено очень много песен, были сделаны переводы. Было снято несколько фильмов к фестивалю (к сожалению, помню только одно название "Девушка с гитарой"), с эстрады пели наши певцы, записывались пластинки. Короче, старт был дан, и дорога зарубежной песне была открыта. Не широкая дорога, скорее, тропинка. Ведь серьезного планомерного культурного обмена между Советским Союзом и другими странами до сих пор так и не было. Были односторонние гастроли от нас к ним. Наши артисты ездили за границу, чтобы показать превосходство советского искусства над зарубежным поп-артом (а заодно и валюты для страны заработать). А вот оттуда никого все же не пускали. И все же эта маленькая тропинка оказалась очень к месту. Пусть не певцы, но хотя бы песни стали попадать к нам. Песни во многом случайные. Песни не всегда лучшие. Но стало понятно, что за границей такие же люди, как и мы. И волнуют их те же самые проблемы, и поют они также как и мы, про любовь. Сейчас, когда цензурные запреты советского времени перестали действовать, а внутренняя цензура артистов еще не подсказывает верной линии, появилось огромное количество всяческой мути. От бессмысленных слов "Мумия", до матерных песен "Ленинграда". Появление большого количества переводных песен в конце пятидесятых мне напоминает нынешний обвал. Новые песни, да еще из-за границы, оказывается, это сейчас можно петь. Почему бы не попробовать? Да и слушать эти песни тоже есть кому, у слушателей любопытства едва ли не больше, чем у исполнителей. Но тогда песни попали на хорошо подготовленную почву безукоризненно воспитанной советской эстрады. Кто записывался на пластинки? Нечаев, Шульженко, Бернес... Это же наши лучшие советские исполнители. Ну какая разница, кто написал слова или музыку. Главное, какие это слова, как эта песня будет спета. Слушая Шульженко, мы как-то и не задумывались, что девчонка, про которую она поет, живет в Испании, и ее любимый зовется совсем не русским именем. Да и репертуар наши певцы подбирали аккуратно. Выбирали песни, близкие своим мыслям. Ведь песня - это не только произведение поэта и композитора. Песня, это еще и средство для певца выразить себя в ней. Можно вычистить и выгладить студийное исполнение, добиться абсолютно правильного воспроизведения всех нот... и любой компьютер с программой-синтезатором сделает это не хуже. А личность исполнителя исчезнет. Тем и были сильны исполнители советской песни. Они никогда не лукавили со сцены. Так в нашу жизнь начала входить иностранная песня. Песня вовсе не чужая, я знаю множество песен, о которых никто не может сказать, что написал их точно не наш поэт или композитор. Особенно в исполнении любимых артистов, которых знаешь с детства. Впоследствии диапазон песен расширился. И стало допускаться исполнение оригинального текста. Хотя не обходилось без курьезов. Например, я слушаю пластинку "Песня Раджа из кинофильма "Бродяга". Перед песней вступление, диктор рассказывает о борьбе индийского народа против угнетателей... А потом Радж поет на хинди: "Никто нигде не ждет меня. Бродяга я". Вот так отдавалась дань цензуре, Гослиту, который не пропускал неизвестных текстов. И еще два слова по поводу "Бабочки и Мотылька". Многие могут помнить эту песню. Немножко с другими словами (в переводе Ценина), она прозвучала в фильме "Зимний вечер в Гаграх". Виктор Печак, Москва
Автор сайта: мне очень понравилась версия Виктора. Действительно, такого плана музыкальная продукция оказалась востребованной в тот конкретный исторический период. И действительно песни это были во многом случайные и песни не всегда лучшие. Однако мне нередко кажется, что это было отнюдь неслучайно. Ведь зарубежные песни звучали на нашей эстраде и раньше. Например, Михаил Александрович начал исполнять зарубежные произведения (на русском языке естественно) еще до войны. Наибольший успех ему принесло исполнение неаполитанских песен. Про что в них пелось? Названия его наиболее известных записей говорят сами за себя: "Белла Донна", "Сибоней", "О, не забудь меня" и так далее. Довольно много записей иностранных песен выходило в конце войны, хотя они были и не так широко известны. Например, на память приходит "Американская солдатская песня" на русском языке в исполнении воинов Краснознаменного ансамбля песни и пляски. О чем же в ней поет бравый американский солдат? "Нашел я славный кабачок, вино там стоит пятачок"... На фоне примеров советской военной лирики звучит это, пожалуй, отвратительно. Невольно приходится отметить одну существенную тенденцию - иностранная песня всегда преподносилась советскому слушателю исключительно в качестве развлекательного материала, не заставляющего гражданина совершать над собой какой-либо внутренней работы. Советским людям наглядно показывали, что, действительно, иностранные авторы, несмотря даже на всю возможную дружественность, были неспособны создавать произведения, наполненные гражданским звучанием, их тексты описывали насущные для сытого и развращенного благополучием буржуазного мира реалии, потребности и желания. А были ли там другие песни?
Виктор Печак: честно говоря, я об этом не задумывался. Полагаю, эта точка зрения имеет право на существование, потому что это вполне в духе нашей пропаганды тех времен. Но все же мне кажется, это было как-то проще. Благодаря железному занавесу к нам доходило только то, что соответствующие работники, имеющие право прохода через этот занавес, могли привезти в нашу страну. А сильно умные такого права не имели. И возвращающиеся работники везли то, что могли понять сами. А мы в условиях такого дефицита, не имея ничего более, вынуждены были "слушать, что дают". Но повторяю, это только мои личные соображения, а "соображать" я начал много позже 50-го, поскольку в этом году только успел родиться. Об "Американской солдатской песне": в сравнении - да. В массе советской песни эта песня теряется абсолютно. Но вот мой тесть, который прошел всю войну замполитом, поет эту песню, и она ему так же дорога, как и, например, "Священная война". Его полк встретился в Берлине с американской армией, эта немудреная песенка помогла людям, разговаривающим на разных языках, найти какие-то точки соприкосновения, начать диалог, и теперь для него эта песенка символ того, что люди из разных стран вполне могут иметь общие интересы, вполне могут понять друг друга и им, в общем-то, нечего делить.
Алексей Лавров: относительно "Мотылька" спору нет. С ним все ясно, и наши оценки более или менее созвучны. Но не могу согласиться с Вашей позицией по поводу бытования на нашей почве иностранных песен. Вы пишете, что иностранная песня всегда преподносилась нашему слушателю в качестве развлекательного материала. Моя точка зрения здесь диаметрально противоположна. Я полагаю, что иностранная песня чаще всего звучала в СССР как песня революционная, антифашистская, антивоенная и т.п. Примеров можно привести предостаточно. Вот, почти не вспоминая: "Народы вставайте – шеренги смыкайте", зонги Брехта (Германия), "Белла чао" (Италия), "Кэйзи Джон" (Америка), "Ты, знамя красное, цвети, как пламя" ("Бандьеро Роса", Испания). Даже суперпопулярная песенка из "Генералов песчаных карьеров" (на португальском просто лирическая песенка) у нас звучала с четко выраженным антибуржуазным текстом. А многочисленные "песни протеста", а группы типа "Гренады". Здесь, конечно, хватало и конъюнктурных мотивов, но, во всяком случае, все это никак нельзя назвать развлекательным материалом. Мне даже представляется, что с подобными песнями был известный перебор. Создавалось впечатление, что за границами СССР только и делают, что борются с реакцией. Просто популярные развлекательные песни забугорного происхождения у нас, конечно, тоже были, но, как мне кажется, в качестве уступки "несознательным". Одно время даже Beatles пытались представлять как протестантов. Потом шарахнулись в другую крайность и стали прижимать западные музыкальные стили. Вообще-то это довольно забавно. В сталинские 30-е в советской песне совершенно свободно звучали джазовые мотивы, оркестр Утесова напел многочисленные ремейки западных джазовых композиций, свободно звучали Цфасман, Варламов и другие. В результате джазисты мирового уровня у нас есть, и джазовые интонации совершенно органично звучат в советских песнях. А в хрущевские и особенно брежневские годы с дурацким упорством зажимали бит и рок. В результате эти стили у нас на пещерном уровне и, вместо того, чтобы дать свое, спихнули молодежь к западным "первоисточникам". Интересно, это по глупости, или с дальним прицелом делалось? А ведь у нас было достаточно талантливых музыкантов. И они могли бы переосмыслить бит и рок для наших условий. У поляков и венгров это отлично получилось. А нашим свободно развиваться не дали. Одновременно "развлекательные", а проще говоря, буржуазные идейные мотивы стали все громче и громче звучать во вполне отечественных песнях, связанных не столько с западной, сколько с "кабацкой" культурой. А вообще, тема соприкосновения советской и западной культур, тема чрезвычайно интересная.
Автор сайта: конечно, сказав о развлекательном характере иностранной песни на советской эстраде, я имел в виду эстраду того времени, в контексте которого мы воспринимаем творчество В. Нечаева. Мне думается, что иностранная политическая песня массовым потоком вошла в нашу жизнь чуть позже, она была призвана стать аргументом в деле перетягивания каната холодной войны. Она зазвучала где-то с начала шестидесятых и явилась противовесом для импортных развлекательных мелодий, бытовавших в СССР уже какое-то время. Одновременно с этим иностранная политическая песня решала и еще одну задачу - она создавала у советских людей отчетливое впечатление того, как народы, освобождающиеся от ига мирового капитала, представляют себе свою жизнь и борьбу. Теперь советский народ был уже не одинок в деле построения социализма в отдельно взятой стране. О содержании же прежней эстрады я более или менее полно могу судить по репертуару, встречающемуся на 78-об. пластинках. И в этот период тема борьбы присутствует скорее в советских песнях, причем не так важно, с кем именно эта борьба ведется (с врагами, с природой, с самим собой). Показательна строка из песни "Это мы, молодежь" (С. Туликов - Л. Ошанин), "Счастливы будем мы на горе врагам". Счастье советского человека не могло быть полным, если он до конца не отомщен. Эта песня как раз с пластики 1956 года. Начиная с этого момента и песню (как неохваченный прежде жанр искусства) в обычном порядке втягивают в работу по поиску врагов и разборке с ними. И с этого момента уже не так важно, какая она - иностранная или наша - четкая грань, существовавшая между ними прежде, уже стерта. От этого последующего периода нам лучше абстрагироваться, дабы не смазывать достаточно четкой картины, которая уже имеет место быть нарисованной. Итоги конкурса я хотел бы дополнить ну разве что парочкой собственных размышлений о жанровых чертах советской песни.
Мнение пятое Как известно, к советской песне предъявлялось требование стать большим художественным произведением в малой (эстрадной) форме. Советская песня строилась по строгим законам жанра, эти законы для нас, людей, живущих в России, являются понятными, естественными и принимаемыми в силу нашего менталитета. Они - своего рода наследники традиций русских народных сказок, на которых мы все были воспитаны. В русских сказках традиционно просматривалась некая житейская справедливость, которая воздавала каждому по заслугам. Тот, кого считали дураком, неизменно оказывался умнее, порок карался, добродетель получала вознаграждение. Российский человек всегда знал цену своему труду, и цена эта измерялась отнюдь не деньгами. Работник Балда имел за вознаграждение отвалить щелбанов своему работодателю попу (то есть предпочел моральное удовлетворение материальному), Иван-дурак, лежавший на печи, традиционно выигрывал больше, нежели его трудолюбивые старшие братья, работавшие в поте лица "как все люди". В Америке, например, ничего подобного не происходило. Отсюда возникли представления об американской мечте, как о возможности сделать самого себя в этом мире. Но мечта на то и мечта! Американцы сколько угодно могут рассуждать о той радости, которую доставляет им возможность "работы в команде". Им это вдолбили, как попугаям, еще с детского горшка. Как-то я спросил заезжих американских студентов: "А что вы скажете, если однажды ваша любимая команда вышвырнет вас, и вы больше окажетесь ей не нужны?" Они пожали плечами - такого поворота беседы никто не предвидел. "Среди наших традиционных ценностей на первом месте стоят деньги, - ответила девушка из штата Оклахома. - Все остальное строится на их основе". Жанровое отличие советской песни состоит в том, что труд (если о нем заходит речь) в ней преподносился как процесс, который сам по себе уже несет возможность удовлетворения и самореализации. В традиционной форме советская песня носила характер законченного художественного произведения, в котором присутствовала сюжетная линия, завязка (предпосылка), фабула и кульминация, нередко имевшая обобщающий характер (мораль). Советские песни во многом напоминали советские кинофильмы и драматургию - в них, как и в русских сказках, все к концу расставлялось по своим местам. И если по форме многие советские кинофильмы копировали внешние черты западных (например, "Светлый путь" Александрова, где главная героиня "рассекает" в комбинезончике), то по сути они были непримиримо различны - сам труд, как созидательный процесс, должен был стать в представлениях советских людей высшей наградой! И любовь - любовь в советских песнях тоже никогда не приходила просто так. Она тоже была наградой. То есть она, конечно, могла бы прийти и к человеку ленивому, мягкотелому, нецелеустремленному, но также быстро от него бы и ушла. Субъект, не наделенный высокими моральными качествами, просто не смог бы остаться на той высоте чувств, которая достойна для изображения в песне. И вот теперь псевдофранцузская народная сказка "Бабочка и Мотылек". Что же мы слышим в ней? По внешним признакам это самая настоящая советская песня. В ней есть законченный сюжет: присутствуют завязка, действие и развязка, как почти в любой сказке, присутствует мораль. Однако каковы внутренние образы героев, в чем их мотивации, каким образом детали поведения выдают их личностные качества? Каковы их социальные устремления? Герои не сеют, не пашут, не жнут (оно и понятно - насекомые), однако в вопросах любви и развлечений они вполне дееспособны. Более того - разборчивы. Мотылек не то, чтобы дает Гусенице от ворот поворот, но он показывает ей - рожденный ползать - не летает. Животный мир - животным миром, а отношения у них совсем как у людей... Дальше идет фраза просто потрясающая "грустно бедная уползла..." - я живо представляю себе Гусеницу, в слезах уползающую восвояси. Она тяжко засыпает и превращается в Бабочку. Казалось бы - явная победа. Хотя есть два "но". Она не проделала над собой никакой работы - не выучила иностранного языка, не окончила курсы менеджеров, даже не похудела. Она просто уснула и ничего не сделала для того, чтобы изменить себя. Ей все далось от природы, буквально во сне. Соответственно и второе "но" - легковесна и цена свалившегося счастья - мгновенно забыв прежнюю обиду (ну подумаешь - поплакала вечерок по причине дурного характера), она полетела с Мотыльком, предаваясь любовным утехам, понимаешь! И вот уже Мотылек, совсем как полновесная особь мужского рода, молвит ей: "Я влюбился в Вас, увидав первый раз". Ему это прощают. Кому нужно торжество справедливости, когда речь идет о простом человеческом счастье. И все это завершается кульминационным четверостишием, где говориться о том, что "если любишь и верно ждешь - крылья ты (и любовь) обретешь...". Казалось бы, голая пропаганда в художественной обертке. А что, если нет? А о чем сегодня поют "продажные капиталистические певцы" уже не только на иностранном, но и на русском языке? А есть ли чем похвалиться? Глядя на сегодняшний мир, я не перестаю задавать себе вопрос о том, что ждет человечество в ближайшем будущем. Способно ли современное общество, впитавшее с материнским молоком ценности товарного мира, открыть в себе новые источники созидания и исторгнуть из своей массы хоть одного пророка или гения, которого не волновали бы вопросы лицензирования или почасовой оплаты? Все это – мировоззренческое красноречие… Ну, а если серьезно и собственно о песне, то столь сильные текстуальные расхождения в двух вариантах одного шлягера могут заставить задуматься о том, что же в нем пелось на французском языке? Скоро разберемся… Автор сайта Николай Кружков
Вместо послесловия Виктор Печак: мне так понравилась идея поискать оригинал, что я немедленно попросил www.google.com поискать Le Papillion Et… (я не стал уточнять, с кем была Бабочка, потому что я не знаю, чем по-французски бабочка отличается от мотылька, ибо и он, и она все равно "ле папийон"). И вот что мне нашел гугл среди огромных груд пособий по разведению шелкопряда и описаний метаморфоза. Надеюсь, это тот самый текст. Хотя ручаться, конечно, не могу. Перевел я его дословно, естественно, переставив слова в соответствии с правилами русского языка.
Автор сайта: вот вам и повод задуматься о том, насколько оригинал может оказаться лучше, чем даже хороший адаптированный перевод. Песня, о которой мы столько сказали сегодня, оказалась доброй и мудрой. И лишенной социальных подтекстов. Больше того, дословный перевод говорит нам о том, что, вероятно, нет смысла рассуждать, кто лучше в паре с Бабочкой, Пчелка (как в варианте Н. Никитского) или Мотылек (как в варианте В. Нечаева), поскольку род существительных во французском и русском языках не всегда совпадает. При этом пчела – это существительное женского рода: une abeille - l' abeille, а вот бабочка (или мотылёк, что во французском языке одно и то же) как раз мужского: un papillon – le papillon. Это знание в оригинальном французском тексте ставит все на свои места: уже ОН (став бабочкой) завоевывает ЕЁ (пчелу)… Что же касается представленных двух исполнений шлягера, то я бы сказал, что с лоском, с изюминкой и вкусом спел именно Владимир Нечаев. У него получился веселый, лукавый хит, с милыми текстом и музыкой - песенка-забава, песенка-настроение, песенка-игра. 2001 г.
|
||||||