ВИРТУАЛЬНАЯ РЕТРО ФОНОТЕКА                                                                                                         Музей Истории Советской Массовой песни

Главная        Концепция        Тематические Песенные Разделы        Персональные Песенные Разделы        Певцы
Читальный зал           Запасная Столица          Советская архитектура    
   Коллекция        Новости культуры        РеМастер        Выставка
Ссылки             
Правила Поведения на Сайте             Клуб Друзей             Написать в Гостевую Книгу или Автору

 

Е. Ольхович

В гостях у Г. Д. Дударева

("Советская музыка" №8 1979г.)

 

 

Имя это давно знакомо любителям советской музыки и читателям журнала: народный артист РСФСР Георгий Данилович Дударев, солист Музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, исполняет ведущие басовые партии в театре и часто выступает в концертах. Слушатели знают его красивый, сильный голос по записям на радио, по телепо­становкам, а композиторы любят доверять ему премьеры своих сочинений на эстраде. За пле­чами у артиста интересная биография ровесника революции, большой и нелегкий творческий путь, начатый еще мальчишкой-кларнетистом в военном оркестре. И потому первый мой вопрос:

— Георгий Данилович, с какого события начинаете Вы отсчет своей творческой жизни?

— С 1939 года, когда я, студент Музыкального училища имени Гнесиных, был зачислен в Ансамбль песни и пляски войск НКВД под руководством Зиновия Дунаевского. Главный хормейстер в ансамбле Александр Васильевич Свешников очень темпераментно, своеобразно дирижировал, зажигал нас любовью к народной песне. Я просто горел желанием петь и нетерпеливо ждал занятий со Свешниковым. Однажды он меня выделил и с тех пор поручал запевать, что укрепило мою веру в себя, а это так важно. До сих пор я благодарен Александру Васильевичу за учебу и пример увлеченности искусством.

Вообще мне везло на встречи с интересными людьми, и от каждого, наверное, я взял какую-то частицу в свою творческую «копилку>. Как сейчас вижу: по коридору «Мосфильма» идет в одной нижней рубахе, усталый, погруженный в себя, Черкасов — Грозный. Мы, участники массовки, не постеснялись окликнуть его и спросить, правда ли, что он знал Шаляпина? И Николай Константинович рассказал нам историю, которая вошла потом в его книгу. Этот рассказ еще раз убедил, что даже один день, проведенный рядом с великим человеком, не проходит даром...

— А кто из великих оказал на Вас самое большое влияние?

— Шаляпин. Он и сейчас для меня как живой, вечный образец истинно русского реалистического искусства, творческой молодости, высокой требовательности к себе. Шаляпин оставил нам, артистам, огромное наследие, оно еще века будет служить людям — только пользуйся, учись, постигай! А мы часто забываем это и начинаем все с нуля. Я считаю, что трехтомник под редакцией Е. Грошевой, посвященный Шаляпину, — чрезвычайно ценное издание, оно должно быть настольной книгой оперного певца (и вообще всякого художника), как и его пластинки.

— Чему они прежде всего учат, на Ваш взгляд?

— Длительной, кропотливой работе над образом, искусству перевоплощения. И, конечно, жизни на сцене в этом, рожденном тобою, образе. Вот получил я роль боярина Ордын-Нащокина в опере Т. Хренникова «Фрол Скобеев». Это была всего-то моя вторая роль в театре. Композитор и постановщик спектакля Алексей Дмитриевич Попов решали образ в положительном плане: Ордын-Нащокин — красавец, первый дипломат России, сторонник петровских преобразований. Сидеть сложа руки и ждать, пока режиссер подскажет мне, что делать, не мог, да и не принято это было тогда. И я обратился за советом к Шаляпину: взял за основу грим Бориса Годунова (тоже ведь боярин!), решил побольше открыть лоб, сделать своему герою «европейскую» бородку, в общем подчеркнуть в нем ум, благородство, даже артистизм. Поискам грима, внешнего облика персонажа я придаю большое значение в подготовке роли — это для меня обязательный первый ее этап. Помню, как долго я искал «прототип» капитана Берсенева (в опере К. Молчанова «Заря» по пьесе Б. Лавренева «Разлом») — этого потомственного морского офицера, принявшего правду революционных матросов. И когда я обнаружил такой «прототип» — то был знаменитый ученый и врач Федор Федорович Эрисман (я раздобыл и показал нашему гримеру его очень выразительный портрет), — роль сразу ожила.

И впрямь, трудно поверить, что на фотографиях, запечатлевших Г. Дударева в разных партиях, — один и тот же человек. Плотоядный весельчак кюре Шамай из «Кола Брюньона» Д. Кабалевского и одержимый Емельян Пугачев в одноименной опере М. Коваля, благородно-возвышенный капитан Берсенев и хитро улыбающийся брадобрей Скальца («Бокаччо» Зуппе), развеселый Карась («Запорожец за Дунаем» Гулак-Артемовского) и глубоко затаивший свои муки кардинал Монтанелли («Овод» Э. Спадавеккиа). В 1949 году, например, Дударев сыграл в театре сразу девять маленьких ролей, вроде Нотариуса в «Периколе». Он вообще человек беспокойный, жадный до работы, любящий копаться в материале, до всего додумываться самостоятельно, — с такими артистами режиссерам нелегко, зато в результате, как правило, партия живет на сцене долгие годы. За тридцать с лишком лет в театре Дударев спел, может быть, не так много классических басовых партий, хотя среди них князь Гремин и Старый цыган, Дон Базилио и Прочила, граф де Грие и Цунига. Но, пожалуй, нет советской или современной западной оперы, шедшей на этой сцене, где не выступал бы Г. Дударев, и нередко первым исполнителем. Был ли его герой главным, вроде Тараса («Семья Тараса» Д. Кабалевского), Пугачева, Фрола Баева («В бурю» Т. Хренникова), или второстепенным, как Прокопыч в «Каменном цветке» К. Молчанова, — рождение образа оставалось для актера тем же сложным и мучительным, хотя, и в конечном счете, радостным процессом (чем меньше роль, тем она труднее в работе, считает он). Не случайно критики замечали его в любой партии, а за исполнение роли Старого каторжника в спектакле «Катерина Измайлова» артист получил награду наряду с постановщиком спектакля Л. Михайловым. Во всех ролях, и ведущих и небольших, Дударев оставался подлинным представителем советской оперной школы, где высокое вокальное мастерство неразрывно связано с мастерством сценическим. И еще — артист великолепно умеет передать масштаб личности своего героя. Недаром его Фрола Баева назвали советским Сусаниным.

Беседа  вновь заходит о тех, кто помог певцу овладеть секретами профессии.

— Георгий Данилович, а кто Вас учил и пестовал уже в театре?

— Старшие товарищи, позже ставшие режиссерами, перенявшие эстафету от Станиславского и Немировича-Данченко: Н. Кемарская, М. Гольдина, М. Мельцер, В. Канделаки. И, конечно, руководители труппы — замечательные мастера С. Самосуд и Л. Баратов.

Особенно велика моя благодарность Самуилу Абрамовичу Самосуду, который стал для меня не просто учителем, но как бы целой школой в едином лице. Он, главный дирижер театра, будучи в приемной комиссии, поверил в меня, неопытного и не имевшего высшего образования певца. Самосуду я обязан не только умением работать над партией, анализировать ее — как многие мои товарищи, я рос и образовывался возле него, получая в целом нечто большее, чем артистические навыки, впитывая определенные художественные принципы и человеческие качества. Он был замечательным педагогом, который любил и ценил актеров-певцов, умел раскрыть их индивидуальность, вселить уверенность в свои силы и буквально заражал окружающих артистизмом, необыкновенной работоспособностью. И вместе с тем он знал вокальные сложности едва ли не лучше педагога-специалиста, учил нас проводить дыхание по лабиринтам резонато­ров, ощущать их одновременно, формировать дыхание с помощью речевого звука. Помню, мне долго не удавалась трудная каденция с «фа» второй октавы в арии Прочиды из «Сицилийской вечерни» Верди. Самуил Абрамович всячески старался раскрепостить мое дыхание, заставить голос звучать красиво и сильно. Наконец, на одной из репетиций я что-то, видимо, ухватил, выполнил требуемое и сам почувствовал, как а каденция, и вся ария полились свободно, окрыленно, прочувствованно. Не знаю, именно этот ли эпизод решил дело, но петь премьеру из четырех исполнителей доверили тогда мне. А каким Самосуд был неповторимым интерпретатором! Одним штрихом, точно скальпелем, мог он вскрыть сердце образа. Он убеждал меня, к примеру, что только филировкой слога «на» («о-на явилась и зажгла») можно выразить всю глубину любви Гремина к Татьяне, ее благородную непохожесть на других. В «Сицилийской вечерне» я был занят во втором акте и, входя в театр, уже внизу, в гардеробе, по первым звукам увертюры, по удивительному вибрато виолончелей понимал, кто сегодня дирижирует.

Вслед за Самосудом хочу сказать о Баратове. Ученик Немировича-Данченко, Леонид Васильевич стал продолжателем великих реалистических традиций основателей нашего театра в самом высоком смысле этих слов. Лаконичный в объяснениях, он умел в двух словах раскрыть суть эпизода. Причем, будучи очень музыкальным, мыслил именно музыкальными образами, шел от музыки, а на репетициях пел за всех солистов, даже за Татьяну. Артисту, если он его не понимал, Леонид Васильевич любил повторять: "Надо действовать не под музыку, а в музыку!" — и тут же показывал мизансцену, о которой шла речь. Баратов, по-моему, точно выполнял завет, оставленный Немировичем-Данченко режиссерам, — «раствориться в актере». Баратов много творческих сил отдавал нам, но и самих заставлял думать, искать. Вспоминаю совместную работу над образом Кутузова в «Войне и мире» С. Прокофьева — образом, очень дорогим и особо ответственным для меня. Мне посчастливилось некоторое время петь эту партию в очередь с моим любимым басом, которого я обожал со студенческих лет, замечательным советским артистом Александром Степановичем Пироговым. В опере вообще создать какой-либо исторический образ сложнее, чем в драме, так как музыка предписывает строгие рамки сценической интерпретации. Я ходил смотреть драматические спектакли о Кутузове (в частности, в Театре имени Вахтангова, где эту роль играл М. Державин), вчитывался в роман Толстого, сопоставлял, размышлял, и, конечно, возникали разные проблемы. Например, у Толстого, как вы помните, сказано, что во время совета в Филях Кутузов дремлет. Я попробовал на первых спектаклях «дремать», но Леонид Васильевич заметил мне, что такое поведение моего героя не соответствует музыке Прокофьева. Тогда мы решили, что Кутузов должен находиться в состоянии глубокой задумчивости, лишь иногда нарушаемом каким-то движением, может быть, жестом, отражающим внутреннюю энергию и нервное напряжение, которыми проникнута музыка этой сцены.

О большом сценическом искусстве Дударева говорит и то, что он с удовольствием выступает как драматический актер — то в телеспектаклях («Дубровский» и «Ураган» по операм Направника и Ефимова), то в своем театре. Одна из последних его работ — Поэт в опере-оратории В. Рубина «Июльское воскресенье». В этой роли Дударев читает со сцены стихи в сопровождении оркестра и хора, что под силу далеко не всякому оперному артисту...

Среди своих учителей Георгий Данилович называет и композиторов, авторов произведений, в которых ему привелось петь. Это Д. Шостакович и С. Прокофьев, Д. Кабалевский и Т. Хренников, А. Николаев, К. Молчанов. Иные из них, участвуя в работе над спектаклем, становились истинными друзьями коллектива, и, по словам Георгия Даниловича, с ними трудно было расставаться после премьеры. Со многими композиторами Дударев изъездил всю страну, исполнял их музыку и за рубежом. В его архиве хранится немало теплых автографов. А сколько на долгом пути артиста встречалось скромных, вроде бы незаметных помощников, о которых он говорит с большой теплотой!

— Около 35 лет работаю я с замечательным гримером-художником Николаем Павловичем Антоновым. Он помогал всем актерам нашего театра создавать портреты их героев, мы любили его и надеялись на него. И я благодарен Николаю Павловичу, который за эти годы на наших глазах вырос в замечательного мастера и тонкого художника.

И сегодня Георгий Данилович живет напряженной творческой жизнью. Круг его интересов, как всегда, широк. Артиста волнуют обсуждение вопросов актерского мастерства в газетах и журналах, подготовка оперных дирижеров, новинки московских драматических театров, история комедии del arte (он репетирует новую партию в опере «Любовь к трем апельсинам» С. Прокофьева, которую ставит Л. Михайлов) и еще многое другое. Ибо он сейчас в той самой поре, о которой не скажешь лучше, чем Пушкин: «Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития. Я могу творить».

Беседу провела Е. ОЛЬХОВИЧ

 

См. также записи песен в исполнении Георгия Дударева  >>>;

 

 

Полный каталог записей сайта "Виртуальная Фонотека" >>>
 


 

История обновлений                           


  SamaraWeb. Каталог Самарских интернет ресурсов  

 

                                                                                                                                                                                                                                           

© Н.Кружков. Виртуальная Ретро Фонотека. 2000.
Материалы охраняются в соответствии с законом РФ об авторских и смежных правах и Гражданским Кодексом РФ. Любое использование материалов сайта Виртуальная Ретро Фонотека без письменного разрешения автора запрещается.