Ответы на вопросы читателей

Читатель советского искусства Л.Световидов (Ленинград) спрашивает: «Почему сейчас осуждается джазовая музыка? Я знаю, что задача композитора – создавать музыку, близкую и понятную народу. Но почему эту музыку не может исполнять джаз-оркестр? Дело ведь не в форме, а в содержании. Исполнение танцевальной музыки и песни на джазовых инструментах звучит гораздо жизнерадостнее и совершеннее, чем в симфоническом оркестре. Почему нельзя вместе с симфоническим музыкальным искусством развивать джазовую музыку, давая ей положительное содержание?»

* * * *

Уважаемый тов. Световидов!

Вас интересует, почему советскую музыку не может исполнять джаз-оркестр, и почему джазовой музыке, как вы пишете, нельзя дать «положительное содержание»? У вас могли возникнуть подобные вопросы, тов. Световидов, только потому, что вы весьма неясно представляете себе «взаимоотношения» оркестра и музыки, которую этот оркестр исполняет. Вам кажется, что оркестр (так же как рояль, скрипка или человеческий голос, исполняющие музыкальные произведения) – это своего рода «технический аппарат», лишь случайно выбранный передатчик музыки, причем передатчик, которому «все равно» что передавать. Отсюда и недоуменный вопрос – почему нельзя советские музыкальные произведения исполнять джазовым оркестром.

В действительности дело обстоит совсем не так. Вы вот и сами находите, что одни и те же произведений неодинаково звучат в разных оркестрах: танцы и песни на джазовых инструментах, по-вашему, например, звучат «жизнерадостнее и совершеннее». Но придать художественной вещи жизнерадостные краски, или, наоборот, окрасить ее в мрачные тона – значит менять в чем-то существенном ее содержание, а не только внешнюю форму. Значит, нужно сделать и следующий вывод: оркестры (так же, повторяем, как рояль или человеческий голос) вовсе не безразличны, не нейтральны в отношении исполняемой музыки, привносят в нее очень многое от себя, составляя частицу ее содержания,  даже если речь идет только об оттенках колорита, о красках отдельных инструментов. Вот почему композитор, еще задумывая новое сочинение, так сказать «заранее», предназначает его для определенного инструмента, голоса или определенного состава оркестра.

Но если даже свести дело только к тому, что оркестр дает краски музыке, вы должны будете согласиться и с тем, что чрезвычайно важно, какие краски выбираются для музыки. Есть краски, подходящие для нее, органичные, соответствующие ее характеру и стилю, вытекающие из как бы самого ее содержания. И есть краски неподходящие, чуждые, непригодные, не сливающиеся с данной музыкой. Если бы вам, скажем, предложили примерить фиолетово-рыжий пиджак, вы бы, вероятно с негодованием наотрез отказались от подобного попугайского костюма. Зачем же, тов. Световидов, вы предлагаете нашу ясную, красивую, реалистическую музыку обрядить в заморские джазовые отрепья, совершенно чуждые ее духу, ее природе, совсем не идущие ни к ее содержанию, ни к ее стилю?

В самом деле, что может быть менее созвучным нашей музыке, нашим советским песням, богатейшему фольклору советских народов, чем ноющий как больной зуб, или воющий саксофон, оглушительно ревущие изо всех сил тромбоны, верещащие засурдиненные трубы или однообразно унылый стук всего семейства ударных инструментов, насильно вколачивающих в сознание слушателя механически повторяющиеся ритмы фокстрота или румбы!

Нет! Мы решительно против соединения нашей музыки с джаз-оркестром, а те, кто пытается втискивать ее насильно в джаз, калечат ее, коверкают.

Но если джаз абсолютно неприложим к советской музыке, то как раз музыку, которую называют обычно «западным легким жанром», музыку западных танцев именно от джаза-то оторвать никак невозможно. Они родились вместе – западный легкий жанр и джаз – и друг без друга жить не могут. Здесь полнейшая гармония и единство, абсолютное соответствие цели, которую ставит себе эта музыка, и исполнительских средств джаз-оркестра. Глубоко характерно, что вся буржуазная музыкальная культура, современная культура США и других капиталистических стран, проникнута джазовым духом.

Никто так исчерпывающе ясно, так образно и сильно не раскрыл природу джаза, его социальное происхождение и современную роль, как Максим Горький. Более двадцати лет назад он писал:

«Но вдруг в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек, - раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск, врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки, - весь этот оскорбительный хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому, и, послушав эти вопли минуту-две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных…

… Это радио в соседнем отеле утешает мир толстых людей, мир хищников, сообщая им по воздуху новый фокстрот в исполнении оркестра негров. Это музыка для толстых…

… «Эволюция», которую переживают толстые, есть вырождение.

Это эволюция от красоты менуэта и живой страстности вальса к цинизму фокстрота и судорогам чарльстона, от Моцарта и Бетховена к джаз-банду негров, которые наверно тайно смеются, видя, как белые их владыки эволюционируют к дикарям, от которых негры Америки ушли и уходят все дальше.

… Нечеловеческий бас ревет английские слова, оглушает какая-то дикая труба, напоминая крики обездоленного верблюда, грохочет барабан, верещит скверненькая дудочка, раздирая душу, крякает и гнусаво гудит саксофон. Раскачивая жирные бедра, шаркают и топают тысячи, десятки тысяч жирных ног.

Наконец музыка для толстых разрешается оглушительным грохотом, как будто с небес на землю бросили ящик посуды».

Создавая музыку для толстых , американские буржуазные музыканты создали и нужный ей оркестр. Как же можно развивать джазовую музыку, давая ей положительное да еще советское содержание? Ведь сама по себе эта джазовая музыка есть полнейшее отрицание всего положительного, что было в музыкальной культуре прошлого. Больше того, это не только отрицание классической музыкальной культуры, это, по существу, отрицание музыки как таковой.

Буржуазное музыковедение в свое время создало легенду о народности джаза, джаз выдавался за подлинно народный негритянский оркестр. На самом деле это была бесстыднейшая лож, злостный навет «белых» любителей «черной экзотики». В нынешнем джазе нет ничего подлинно народного, подлинно негритянского. Это типично космополитическое искусство. А тогда, когда для джаза в ресторане и брались мотивы из негритянского фольклора, мотивы эти не только теряли всю свою народную национальную специфику, но совершенно извращались, «линчевались», подвергались издевательствам американских куклуксклановцев от музыки. Это дикарское, гангстерское обращение с искусством угнетенного негритянского народа не может не вызвать возмущения советских людей, любовно и бережно относящихся к народному искусству всех национальностей. Знающие и ценящие чудесное искусство Поля Робсона, замечательной негритянской певицы Мариан Андерсен и многих других великолепнейших негритянских певцов и певиц с ненавистью и презрением относятся к джазу – этому «американскому образу искусства»!

Надо ли говорить и о том, что джаз в США это не только «искусство», но, как и голливудская «промышленность», - бизнес, предмет экспорта. Джаз там так и называют «музыка большого бизнеса». США «благодетельствуют» маршаллизованные наряду с голливудским кинобарахлом десятками миллионов джаз-пластинок. Здесь двойная выгода и двойная цель: сбыть лежалый товар; скрежетом, лязгом, грохотом бессмысленной, одурманивающей сознание «музыки» джаза оглушить, убить в людях людей, чтобы превратить их в пушечное мясо. Джаз – это музыка духовного порабощения. Поэтому, тов. Световидов, мы не будем делать никаких поблажек джазу. Советская музыкальная культура и джаз – две вещи несовместные!

Вы пишете, что джаз совершеннее, жизнерадостнее симфонического оркестра. А ведь для нормального уха, не испорченного джазовой музыкой, это утверждение звучит, простите, дико. Непонятно, как вообще можно сравнивать богатство звучания симфонического оркестра, бесконечное разнообразие его тембров, всех его выразительных свойств с бедным, однообразным, как пустыня Сахара, звучанием джаза.

Симфоническим оркестром можно увлекаться, его можно полюбить, как живое существо. Но влюбится в джаз, это, право, что, к примеру, влюбиться ... в бормашину!

Попробуйте, тов. Световидов, серьезно познакомиться с оперной, симфонической музыкой. Найдите себе товарищей, друзей, любящих настоящую музыку. Попробуйте с ними систематически ходить в оперу, Большой зал Ленинградской филармонии – это подлинный храм симфонической музыки. Вам откроется чудесный, увлекательный мир настоящего искусства. И возьмет вас досада на себя – досада, что вы столько лет жили бок о бок с этим миром и даже не подозревали о его существовании. Грубым, топорным, убогим, чужим и ненужным покажется вам любой джаз, и вы до конца поймете и почувствуйте – почему враждебна джазовая музыка подлинному искусству, нашей советской музыке. И почему великий Горький заклеймил джаз словами точными и гневными – «музыка толстых».

Читайте другие статьи в разделах "Читальный зал" и "Выставка".

Читальный Зал | Новости культурной жизни | Выставка
Документальный Спецпроект "Запасная Столица" | Советская Архитектура