|
ВИРТУАЛЬНАЯ РЕТРО ФОНОТЕКА Музей Истории Советской Массовой песни
Главная
|
|
Незримая звезда душевной песни
|
|
Песни о Москве | Песни о Людях Труда | Песни о море и моряках | Песни войны Антологии известных песен | Времена и песни | Вальсы, Танго, Марши Довоенные массовые песни | Песни разных исполнителей
Мы встретились с моей московской гостьей на приволжской земле в месте, где в Самаре, наверное, сходятся все пути-дороги - в одном из самых известных не только здесь, но и за пределами запасной столицы хмельном заведении, носящем горьковское имя «На дне». Расположено оно в непосредственной близости от исторического здания Жигулевского пивоваренного завода, одного из старейших в России, и пиво там, если верить знатокам, льется прямо из источника. Так за кружечкой темного фон Вакано невольно разговорились о когда-то волновавшей меня теме, теме, пропагандируемой мной и нынче вновь становящейся востребованной в обществе, теме советской песни. «Ее исполнение…, - начали рассуждать мы. - Как никакого другого жанра, наверное, может многое подсказать даже не только о мастерстве певца, но и, что удивительно, о его личных качествах. С другими вокальными вещами проще, зачастую там мастер выезжает благодаря голой технике. Нередко драматургия произведения имеет крайнюю выраженность: либо пафос, либо трагедию, либо комедию. В опере, например, не так много полутонов, причем на их раскрытие дается два-три действия, в оперетте их еще меньше. Если есть хорошие вокальные данные, изобразить бурную радость, восторг, либо горе не так сложно. С советской песней по-другому: в ней слова и мотив неразделимы, внутри трех-четырех куплетов и трех-четырех минут звучания разыгрываются события целых судеб, причем судеб более реалистичных, нежели в большой сценической форме, где превалирует музыка. А потом, она как жанр требует от исполнителя гораздо большего: душевной красоты, подлинной веры в правду чувства, о котором идет речь, или жизненных знаний об этом чувстве. И эту правду невозможно передать достоверно, если произведение исполняется сугубо формально. Да и вообще нельзя, вероятно, быть хорошим исполнителем советских песен, являясь при этом недостойным человеком…». И в самый кульминационный момент нашего диалога в заведение, как водится, ввалилась толпа молодых (и не очень) людей пляжного вида с гитарами. «Наверное, с «Груши» приехали транзитом», – переглянулись мы. Группа была настроена позитивно и легко. Разобрав свои кружки, компания расселась за высоким столом в центре и запела фестивальные хиты. И вдруг зазвучало что-то до боли знакомое:
Костёр ночной... Простор речной... Волна поёт... И наша маленькая лодочка плывёт...
«Когда-то в студенческие годы и мы пели этот шлягер на Грушинке», – улыбнулась моя гостья и добавила: «А первой его исполнительницей была поистине удивительная женщина». И дальше последовал интереснейший рассказ о том, как когда-то, готовясь поступать в Московскую консерваторию, моя приятельница решила начать с Мерзляковки (музыкальное училище при МК. – Прим. авт.), такая последовательность общепринято практиковалась. Вступительные конкурсы были очень сложные, и моей гостье посоветовали для начала, чтобы не тратить зря драгоценное время, пойти и прослушаться заранее у одной очень интересной изысканной дамы. Одна из немногих она готова была пойти навстречу – остальные из себя строили звезд. Внимательно выслушав девушку, та внезапно сказала, что данные действительно отличные, но от наследия пионерского пения (несколько лет моя приятельница отпела солисткой в пионерском хоре), нужно избавляться - голос несколько излишне звенит, на самом деле, это нужно убирать, «пионеристый» звук следует «утеплить и смазать», так сказать, «унежнить». И предложила позаниматься. Занятия проходили безумно интересно: они нюхали цветы, и при дыхании педагог заставляла запоминать ощущения, чувствовать, «вдыхая дивный аромат роз», как открываются резонаторы - так в личную музыку моей гостьи вошла поэзия и романтика, то есть с этого момента она начала становиться взрослым музыкантом. После целого месяца занятий, на которые она бегала вприпрыжку, последовал логичный вопрос: сколько нужно заплатить. На что прозвучал не совсем логичный ответ, что плата высокая и лучшая на свете - поступление на курс. И вот уже после поступления гостья узнала фамилию этой чудной женщины и теперь открыла ее мне. И мне вдруг стало остро жаль, что сегодня о ней сказано крайне мало, потому что она – тот самый достойный человек и подлинная звезда. Да и если уж продолжать разговор о советской песне, то обязательно нужно поговорить и о ней. Тем более, что для этого в руки мне попал очень необычный материал… Николай Кружков, сентябрь 2024 г.
НЕЗРИМАЯ ЗВЕЗДА ДУШЕВНОЙ ПЕСНИ Душа хотела б быть звездой, Но не тогда, как с неба полуночи Сии светила, как живые очи, Глядят на сонный мир земной, —
Но днем, когда, сокрытые как дымом Палящих солнечных лучей, Они, как божества, горят светлей В эфире чистом и незримом. Федор Тютчев
1956 год на Центральном телевидении. В разгаре праздничный концерт к очередному торжеству. На эстраде большой улыбающийся мужчина стремительно выводит хрупкую светящуюся женщину на авансцену и слегка подталкивает к аплодисментам – они лишь только закончили исполнение вдохновенного опуса, спетого им в конгениальности единого порыва – настолько вовлечены они в эмоции друг друга, делят вместе чувство творчества и зрительский успех. Зал в восторге хлопает дуэту Сильвы и Эдвина, накрывая их щедрой громкой похвалой. И вдруг артист, едва качнув черноволосой головой, окунувшись во взгляд своей партнерши, анонсирует подарок «самому близкому спутнику по сцене, самому надежному другу по жизни и просто талантливейшей солистке и обворожительной звезде подмостков» и начинает очень тепло, по-доброму и нежно петь.
Вот Вам стихи — возьмите их на память: Здесь ничего особенного нет. Они напомнят лишь о том, что с Вами Дружили мы немало трудных лет.
Этот известный хит 1950-х написан композитором К. Листовым и поэтом А. Никифоровым неслучайно и отдан для воплощения тому, кто заказал его для нашей героини. Может быть, вы догадались, речь идет об исполнительнице эстрадной песни тех лет Нине Константиновне Поставничевой, их (артистов ансамбля Центрального клуба НКВД) ясной звездочке Нинуле, лучшему товарищу порохового времени и штопаных военных дорог.
Нина.
Ивана Шмелева (с выхода которого начался рассказ) она встретила осенью 1940-го на пороге сурово-величественного «конструктивного» дома на Дзержинского, 12 (ныне Большая Лубянка). Он очень дергался и злился на фатум – артиста довольно подло «сдали» во время гастролей и прямо из театра быстрехонько отправили в ансамбль, где ему придется отбывать армейские будни под неусыпно-пристальным вниманием могущественных сыскных сил. Было безнадежно-тоскливо – он планировал большую оперную ниву – благо, назначали на главные роли, а тут такое крушение вниз. Юная пылкая женщина, такой Нина ему увиделась, хлопотно заулыбалась на ступеньке и замахала флажком. И стало смешно. Она скороговоркой вывалила новости о том, что все его нетерпеливо ждали, особенно она, Нина, потому что ей давно уже нужен хороший партнер-баритон. И от вида этой хрупкой кокетки с парикмахерской прической, от ее свежести и доброты вдруг стало легко. Он обрадовался ей, как свету, пробивавшемуся сквозь коридоры здания и его массивных фигур, стоявших всюду в бронзово-гранитных позах. И понял, что все будет хорошо под крылышком милой сослуживицы с золотых саратовских берегов… Скоро он узнал ее: она дышала сценой, а людей, работавших рядом, почитала за близких, потому что родилась почти на ней (22 июля 1919 года) в семье идейных хоровых мастеров Антонины и Константина Поставничевых. Распустилась и запела с самыми зорьками. Упрямо-настойчивой девушкой захватила предконсерваторские терема в Мерзляковском переулке (музыкальное училище при МК), чтобы в 1937-м голосистым «софитом» осветить великие подмостки государства на Театральном, 1. После вокальной карьеры в Малом театре в 1939-м по приказу Наркома ВД направлена солисткой во вновь образованный Ансамбль песни и пляски Центрального клуба НКВД, где воцарилась в песенном цехе одна до того дня, когда в 1940-м в него доставили с оперных «планшетов» на службу в ряды ВС СССР властелина ее личных подмостков, а попросту того самого Ивана.
Ваня.
Они сразу встали в дуэт и вместе приходили на спевки. Всегда садились слева от середины рампы в четвертый-пятый ряд и говорили и говорили, бесконечно доверяя друг другу, о творчестве, конечно, о том, как и что будут исполнять в гастрольных турах и на выездах в частях, и на этой самой сцене, что свела их, и о сцене будущей, когда оба найдут способ вырваться отсюда, но общее вокальное дело не оставят ни за что и никогда. Она ему поведала, что в коллективе не так уж и плохо, в нем много растет талантов: и Карик Хачатурян, чудный сочинитель и задира, и лукавый авантюрист Юрец Любимов, и фантастический Асаф Мессерер, и Касьян Голейзовский ставят танцы и ведут балет, и великий и благородный Д.Д. (Шостакович. – Прим. авт.) приезжает к ним. А Александр Свешников и Зиновий Дунаевский всем просадили уши, что скоро к ним прибудет оперный солист, а именно он, Ваня, и что она сама его приберегла к рукам. А еще добавила, что первым их спектаклем стало шоу «По родной земле», в которое ему предстоит войти.
Пресса о постановке.
Эта история веселая, музыкальная, остроумно задуманная, с новым характером построения программы, которая отличается от обычных концертов таких ансамблей, потому как носит театрализованный характер интермедии, весь конферанс ее скреплен единым стержнем, сюжетной линией, объединяющей семь картин. Девушка по имени Оксана ищет поэта, написавшего стихи, так удачно передающие ее портрет. В поисках ей помогают два пограничника.
«По родной земле» с Леонидом Князевым (сидит слева), Юрием Любимовым и Настей Немитц (в скором будущем Шмелевой), 1940 г.
И всюду по стране их встречают с песнями и плясками – яркими, веселыми, лиричными. Конечно, некоторые шутки и диалоги могли быть потоньше, но сам замысел театрализации интересен, и он придает всему ревю целеустремленность. В таком формате они будут работать и дальше. Но главное достоинство дебютной программы не в интермедиях, а в плясках, и особенно песнях, где нельзя им, вокалистам, брезговать жанром и важно демонстрировать серьезную вокальную культуру, и больше чем в опере душу, ее самую, вобрав в себя все то, что называется сокровенностью, музыкальностью, желанием быть, все, что живет вне тела, потому что она, как звезда при ярком свете декораций, костюмов, драматических монологов и диалогов будет угадываться только своей искренностью и естеством… Нина помогала готовить Ване «Вниз по Волге-реке» (сама же пела «Что мне жить и тужить»), светясь тем, что сама волжанка и детство провела на привольных берегах модерна и собиновских дней, где участвовала в хоровых родительских постановках как главная солистка (позже отец Константин Герасимович сделался организатором вокально-хоровых коллективов страны, а мама Антонина Петровна – главным дирижером хора Московского метро), отсюда родилась ее непреходящая любовь к распевам, слову и к людям, которых нужно обязательно уметь слышать и понимать…
Она с досадой рассказала ему о Тришке, их главкоме Тимофееве, что вышел из полотерских коньков самого наркома, над ним скабрезно насмехались Любимов и Симонов, они же прилепили крыловский ярлык (позже они поделятся о нем «кривыми» дневниками). Был он человек практичный и совершенно незлобивый, пусть и далекий от искусства, но при том каким-то наитием не Тришки выдернувший Вольпина и Эрдмана из волочковской ссылки и давший им ход в Москве (спустя время он также вызволит их, угодивших на фронт в 1941-м, болезненных и слабых, и приютит в ансамбле на «ПМЖ»), редко встревавший в творческий процесс после курьезного концерта, да и в частные связи. Зато выбил коллективу собственный поездной состав. У них теперь есть поезд…
Они много колесили на нем по бесконечным дорогам, уставшие, завалившись под дождями в теплушках на сене-соломе, и болтали друг с другом под кивание приписанных к ансамблю лошадей без разбора обо всем на земле. Ей, всего-то двадцатилетней от роду отзывчивой девчонке, можно было все вывалить и рассказать. И о себе. О том, что влюбился в адмиральскую Настю и боится, что ему, сыну пролетария и кухарки, ее просто-напросто не отдадут. И о том, как на него с репертуаром надавливает Зиновий, и он не считает себя в праве петь Исаака из-за того, что тот его старший брат. А потом вдруг шепотом добавить, что с Борей Тихоновым на Крещатике они не выступали, а убирались, находясь на гауптвахте за глушение рыбы боевыми гранатами на Днепре. И о том, что у Митьки прорезаются зубы, и ребенок плачет, а родительскому сердцу больно, и успела ли эвакуироваться из оккупированного Воронежа его мать. Она слушала, внимала и ни разу не прервала.
С ансамблем НКВД певцы проехали множество фронтовых путей и тропок в составе концертных бригад до Новороссийска, Осташкова, Киева, Вязьмы, Гжатска, Ржева, Сталинграда, Брянска… Брянск. В сорок первом на Брянщине, несясь от вражеской пальбы в карябанном кузове громобойной бригадной трехтонки, он, растерянно кудахча, тащил ее вниз за плечи, чтобы скорее укрыть на дне гарцующего по ухабам грузовика. Отважная, она, высвобождаясь из разгоряченных рук партнера, хватала гладкими кистями безвольный корпус отстегивающегося от водительской кабины инструмента, спасая от конвульсий последний в их коллективном товариществе выездной «гастролирующий» «рояль». – Нинка, убью, если погибнешь! – орал премьер, «забив» на образцовую воспитанность партнерши. И круто завалив отважную подругу на разбросанные нотные вязанки и ноющие от канкана домры, накрыл ее своей пробитой при обстреле плащ-палаткой, вдруг ощущая под рубашкой потекшее внезапно по плечу тепло. Нина тут же расстегнула гимнастерку – он уже давно не помнил ее в платье, в войну она, ефрейтор, носила заказные на каблучках сапожки, гимнастерку и пилотку, всегда кокетливо, по моде, набекрень. Расстегнула и разорвала под ней сорочку, наклонилась, наложила на его плечо повязку, и тут он увидал, как через слезы его подбадривают карие усталые глаза…
На фронте, помню, вьюга бушевала, Но наших душ не леденил мороз. Нас в эту стужу дружба согревала. Она была светлей, чем капли слез.
Во время выездов с коллегами Щадиловым, Покровским, Огородниковым и Шмелевым она не однажды попадала в передряги, но ни разу рядом с сослуживцами-мужами этой хрупкой, ловкой и упругой женщине не изменила сила духа, ставшая им эталоном настоящей полноводной, словно Волга, и бесстрашной, как Россия, чувственной, отзывчивой и страстной женской души.
Нина Поставничева Муз. С. Каца, сл. В. Драгунского и Л. Давидович Эстрадный оркестр Всесоюзного радио. Дир. В.Н. Кнушевицкий Запись 1952 г.
С ними вместе под шинелькой, одолевая бесконечные рокады, делила тепло из закопченной баклажки. С ними вместе, сплетая вокальные узоры, пела любовь по фронтам и радиоволнам страны.
Содержание театрализованной программы Ансамбля песни и пляски НКВД СССР «Русская река», 1945 г. Наши герои первым составом вместе...
Они с Ваней много выступали вместе, в перерывах обсуждая, что Тришка, как бы над ним ни смеялись артисты, снова спас от гибели всю труппу, когда выбрал единственный верный из окружения путь, и что в московском зоопарке народился бегемотик, не смотря на Великую Отечественную войну, что «Рот Фронт» прислал в подарок артистам гречневые концентраты, ржаные и овсяные галеты и немного шоколадных конфет. Она отдала свою часть детям вдовой гардеробщицы ансамбля. Для собственных же они разделили Ванюшины пополам. Шоколад в войну… Он все отлично помнил, как вчера. Ленинград 1941-го. Вместе с коллективом попали в заблокированный город, где давали концерты населению, в госпиталях, на флотских кораблях Балтики и в частях. В 1943-м они снова оказались там. Ваня был с женой. Их бригаду крепко беспрерывно бомбили, пути до дома плавились и рассыпались, запасы провизии выдохлись до крох. Им давно пора было находиться в столице и репетировать репертуар. А пришлось куда-то вязнуть ногами под мокрыми ранневесенними «ветроливнями». Танцорам, растратившим свой пыл во время спектаклей, досталось сильнее и тяжелее всего. Настена к концу третьей недели совсем почти ничего не весила, а Ваня уговаривал ее съедать его паек. Она, упрямая адмиральская дочка, сперва упиралась, жалея мужа, потом вдруг трогательно улыбалась, словно хранила на сердце далекое, и больше не противилась, благодарно глядя пока еще ясными глазами, с трудом проглатывая «незаконный» кусок. А он жевал себе в кровь губы от страха и тревоги за нее. И в поисках хоть какого-то проблеска, слепо тычась в любые пути, вдруг пришел к Нинуле, своей драгоценной подруге, так удачно сливались их голоса, так надежно стучали сердца в унисон. Как бы ни было, он всегда ей верил. Пришел, сел напротив, прижал тяжелую голову к белому замку из стиснутых сильных кистей и прошептал бессвязное, потому что осмысленное все было пройдено в мыслях давно. Она, тоже ставшая неестественно тонкой для певицы-солистки, вдруг настойчиво протянула ему крохотный, словно наготове ожидавший, пахнущий кондитерской и надеждами конверт: — Ваня, это шоколад, ты не спорь, пожалуйста, так нужно, мы поссоримся, если ты не возьмешь, балеринам очень тяжело. — Нинуля, моя хорошая, славная начальница, я же буду последней скотиной, если возьму это у тебя, — Иван оторвал голову от рук и сомнительно-недоуменно кивнул. — Возьмешь, Ваня, такова жизнь, — она довольно твердо приказала настойчивым меццо, а потом вдруг мягко, чувственно произнесла: — Ванюша, милый, я крепче, чем Настя, и я в блокаду тут уже была, у меня есть опыт, вот я даже шоколадом запаслась, ты же видишь, какая я сильная, и, Ванечка, я хочу петь, так хочу, что мне уходить на другой свет ну совсем не с руки, я выдержу, а ты ради нее сам ничего не ешь, и тебя сквозняком мотыляет. Я же все вижу, и мне это больно видеть, я оставлю тут сверток, даже не противься, если ты его не возьмешь, он просто пропадет, — и вечная женщина с шоколадными, как подарок, глазами решительно протянула другу сверток и порывисто вскочила, чтобы уйти: — Ванечка, ей очень плохо сегодня, я знаю, но на самом-то деле, она самая счастливая на свете, твоя жена, а ты должен спасать любимую, и эта женщина, так уж получилось, не я. Летом солистка ансамбля НКВД Нина К. Поставничева, хозяйка восхитительного меццо, готовая пуститься в путешествие к мечте, успешно поступила в консерваторию на отделение сольного пения (класс Елизаветы Петренко), что когда-то окончил Иван. После они обязательно встретятся и споют не один сокровенный дуэт. А в те июньские дни, теплые, сытые и ясные, как раз на именины Шмелева, Настенька с волнением призналась в своей оберегаемой душой загадке: всего через шесть месяцев она родит ему такого долгожданного обоими богатыря…
Нина Поставничева Песня матери (Колыбельная) Муз. Э. Колмановского, сл. М. Матусовского Оркестр под управлением В.Н. Кнушевицкого Запись 1951 г.
В конце марта ансамбль получил известие о том, что их ожидают новенькие шуйские «красотки» - коллектив заказал их несколько штук. Накануне отъезда, когда закрылся занавес над послеконцертным днем, Иван явился в женскую гримерку. В углу небольшой комнаты, за костюмами и шкафчиками, заваленными живыми каллами, над широким зеркалом склонилась Нина. Густые волны волос, прикрывая щеки, спускались по затекшим плечам. И лишь отражение вспыхнувших навстречу вошедшему глаз открыло бесконечное тепло: – Ванечка? Как ты? Как Настя с Митей? – Спасибо, милая, они растут по-богатырски, стараюсь больше их кормить. – Я слышала, что ты отдаешь им довольствие. – Мой сын должен вырасти здоровым. Усталый терпеливый взгляд внимательно рассматривал дорогое лицо: «Твой сын». Она была к нему добра, а он? Не подумал, что дома ее саму ждет главный для нее трех с половиной летний малыш: – Нинуля, я хотел тебя просить, Борис по заданию Тришки за гармонями в Шую едет, ты могла бы поехать с ним, у меня неподалеку дело есть, а меня не пускают, да и дело-то женское. — Это нужно Тимофееву, Тихонову или тебе? – она внезапно вспыхнула. — Видишь ли, это нужно человеку, спасшему мне жизнь, это нужно мне, Нина. А о Саньке не тревожься, Настя его пригреет у себя, это всего на пару дней. – Когда выезжать? – скорая и легкая, она даже привстала – он все-таки подумал: через минуту готова была нестись на помощь первой просьбе своего вокального «божества». В 1945-м она покинула ансамбль, став артисткой оперной труппы театра имени К. Станиславского и Вл. Немировича-Данченко, в которой начинал когда-то он. В этом качестве она вела большую шефскую работу в ограниченных частях советских войск за рубежом. В 1946-м оставил коллектив и он. Она пришла к нему в 1948-м на радио, а он попал на службу в Гастрольбюро СССР.
Они повстречались на эстраде в 1948-м. Он был ею очарован. Нина – самая культурная по стилю звука вокалистка, обладательница классного, владеющего хорошей нюансировкой бельканто. А еще он увидел ее в платье без сапог.
"Он увидел ее в платье...".
Стройная, окрепшая, утонувшая в «софитах» слушательских глаз, как она теперь пела! Словно дышала. Так называемым вызовом ею был исполнен концерт редкой на то время духовной песни (П. Чесноков «Да исправится молитва моя», ор.24, №6).
Нина Поставничева Да исправится молитва моя, ор. 24, №6 Муз. П. Чеснокова В сопровождении хора Запись 1948 г.
Ей определенно пошел на пользу этот Радиокомитет. В этом коллективе очень ярко, по-особенному раскрылся ее дар. За годы работы на ВР она оставила большое количество разножанровых записей: фрагментов оперных партий и камерных сцен, песен советских авторов и вокальных народных тем, шлягеров для детей.
Нина Поставничева Муз. Д. Кабалевского, сл. Е. Долматовского Запись 1953 г.
Помимо выступлений перед радиослушателем много концертировала как в Стране Советов, так и за рубежом (в Бельгии, Дании, ГДР, Румынии, Люксембурге, Польше). Не оставляя эстраду, артистка принимала участие в юбилейных и праздничных вечерах, озвучивании кинолент, «Голубых огоньках». Нередко выступала с Ваней.
Нина Поставничева Муз. Л. Бакалова, сл. А. Фатьянова Запись 1958 г.
С ним они учили лебединую «сонату» Макарова. Валентин тогда поселился на даче, туда, в Рузу, под шорох сентябрьских листьев они приезжали к нему на разбор клавира – готовили оперу «Тихая пристань». Главные роли – ее и его. Действие шло на Волге. Он – начальник пристани, она – его жена.
Нина Поставничева Муз. В. Макарова, сл. Я. Белинского Запись 1951 г.
Саша Яковенко пошутила: «Хоть на сцене семьей побудете». Она ответила: «А мы и есть – семья». Обрадовалась возращению. Радовался их новой встрече и он. Иван заметил, как стали близки между собой Александра и Нина, и облегченно вздохнул – у нее появился близкий друг, словно почувствовал, его дорога недалека. Она посмотрела на него, удивленно рассмеялась: «Ванюша, у нас с тобой впереди огромный путь, стоит только начать». Начать им тогда не удалось, Валентин Макаров скончался в тот же сентябрь, премьера фильма «Во льдах океана» (единственный его монументальный труд) прошла уже без него.
Во всем подруги (Нина Поставничева (слева) и Александра Яковенко).
Александра Яковенко, Нина Поставничева Осенняя песнь, оp. 63, №4. Муз. Феликса Мендельсона-Бартольди, сл. Карла Клингеманна
А дальше был «Голубой огонек» и Эдвин с Сильвой, и вот этот вот самый концерт. Он посвятил ей «По фронтовым дорогам» и ласково, и трепетно поцеловал. И первый раз за время лир из карих глаз партнерши покатилась безудержная нетленная слеза.
Пускай стихи о дружбе между нами У Вас в душе оставят ясный след. Возьмите их, хорошая, на память — Здесь ничего особенного нет…
Правительственным приказом от 28.12.1960 г. Нине Константиновне Поставничевой было присвоено почетное звание заслуженной артистки РСФСР. В утвержденном списке от 4 апреля рядом с ней стоял ее извечный соратник Иван Дмитриевич Шмелев. Но получить сию высокую награду вместе им было не суждено…
Иван Шмелев Муз. К. Листова, сл. А. Никифорова Запись 1956 г.
Составлено по дневникам Ивана Шмелева
Песни о Москве | Песни о Людях Труда | Песни о море и моряках | Песни войны Антологии известных песен | Времена и песни | Вальсы, Танго, Марши Довоенные массовые песни | Песни разных исполнителей
|
