Цитируется по материалам сайта: Самарская лука

Больше шестидесяти лет прошло с того дня, когда прозвучала в нашем городе Седьмая Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича. Это произошло пятого марта 1942-го года.

Война. До победы еще так далеко. Невозможно привыкнуть к сводкам с фронта, тревогам за близких, к похоронкам, продовольственным карточкам, холоду и всему, что несет народу война.

В Куйбышев эвакуированы заводы, учреждения, тысячи людей. Здесь Большой театр, выдающиеся музыканты, артисты. Город называют музыкальной столицей страны.

Сюда эвакуирован из Ленинграда Дмитрий Шостакович.

Что значило тогда для нас это имя? Еще не было телевидения, проигрыватель воспринимался как роскошь, в Куйбышеве только в 1940-м году начал создаваться симфонический оркестр. Музыки его мы еще почти не знали. Только песни приходили с экрана. А молва, окружавшая это имя едва ли не с детского возраста, до нас доходила. Ее слагали его земляки-ленинградцы.

- Гений ... Гений...

Об этом первыми возвестили миру его учителя и соученики. Их поражало все – феноменальное знание музыки, владение профессиональным мастерством. Это слово громко зазвучало после концерта, который дал 17-летний пианист и композитор, и еще увереннее после исполнения Первой симфонии, представленной на следующий год в качестве диплома. Те, кто были рядом, обретали слуховой опыт, им первым был внятен непривычный музыкальный язык юного композитора. Педагоги и соученики не находили другого слова, чтобы дать представление о его феноменальном даре.

Тогда слово "гений" впервые прозвучало в печати.

Вместе с тем оценки его творческой личности были далеко неоднозначны. Новые пути, отступление от привычного вызывали замешательство, недоумение, а порой и протест. Но ученик отнюдь не отличался покорностью, хотя отстаивать право на собственный стиль, на самостоятельность было совсем непросто.

К счастью, учителя и их непокорный ученик оказались достойными друг друга.

Один замечательный эпизод.

Директором консерватории был известный композитор Александр Глазунов. В первые послереволюционные годы талантливым студентам, получавшим стипендию, выдавали продовольственную поддержку. Решение о стипендии иногда принимал сам Луначарский.

Глазунов обратился к Максиму Горькому, общавшемуся с Луначарским, с просьбой устроить с ним встречу. И вот между Глазуновым и Луначарским состоялся такой диалог:

Луначарский: - Кто он? Скрипач? Пианист?

Глазунов: - Композитор.

Луначарский: - Сколько ему лет?

Глазунов: - Пятнадцатый. Аккомпанирует фильмам. (Шостакович подрабатывал, сопровождая своей игрой в кинотеатре немые фильмы). Недавно загорелся под ним пол, а он играл, чтобы не получилось паники... Он композитор…

Луначарский: - Нравится?

Глазунов: - Отвратительно.

Луначарский: - Почему пришли?

Глазунов: - Мне не нравится, но дело не в этом. Время принадлежит этому мальчику.

Услышать время. Воплотить его. Тяжесть этой миссии была подчас невыносима. Он знал, что такое депрессия. Однажды даже уничтожил свои рукописи.

Как часто его упрекали в том, что он разрушает традиции классиков, что его музыка не похожа на ту, что писали раньше. Сколько лет понадобилось профессионалам и, тем более, любителям музыки, чтобы понять то, что ему казалось таким ясным, таким очевидным. "Мы нередко рисуем классиков, - писал Шостакович, - иконописными, сглаживая в них как раз те черты, которые делали их великими людьми. Мы забываем, что искусство классиков было всегда ищущим, беспокойным. Они всегда поднимала целину, шли наперекор рутине и мещанству, смело ставя в искусстве животрепещущие, наболевшие проблемы своего времени, смело создавая для него новые средства художественного выражения".

Шостаковичу было бы что рассказать о том, какой ценой расплачивается творец, дерзнувший свой гений подчинить таким целям.

Вглядываясь в его жизнь, начинаешь думать, что судьба выбрала его для эксперимента. Интересно, сколько может выдержать человек, одаренный гением и отстаивающий свое право на внутреннюю свободу, если его все время испытывать на разрыв - то оглушительная слава, то падение в бездну общей хулы и снова и снова - на высоту и в пропасть...

Он выдержал.

Однажды сказал своему другу: "Если бы мне отрезали руки, я бы все равно писал, держа перо в зубах".

Это все мы знаем сегодня. А тогда, не зная его музыки, мы, студенты музыкального училища, бодро отвечали на уроках, что Шостакович написал оперу "Леди Макбет М невского уезда", и музыка оказалась такой плохой, что получился "Сумбур вместо музыки". Так писала газета "Правда" в 1936 году. И мы газете безусловно верили. Ведь никто с этим мнением не спорил. Откуда нам было знать, что опера уже два года с большим успехом шла в Ленинграде, что дирижировал ею знаменитый Самуил Самосуд, который утверждал, что "Леди Макбет" - опера гениальная" и высказывал уверенность., что будущее оправдает эту характеристику.

А Максим Горький, защищавший молодого Шостаковича, писал, что статья в " Правде" ударила его точно кирпичом по голове.

"Сумбур", а почему? В чем и как это выражено?

Тут критика должна дать техническую оценку музыке Шостаковича, - писал он. - А то, что дала статья "Правды", разрешило стае бездарных людей, халтурщиков всяческих, травить Шостаковича...".

Как же он был прав...

А композитор работал. Он написал Четвертую симфонию. Ее просто не разрешили исполнить.

Написанная в 1936-м, она впервые прозвучала в 1961-м. Музыку его балета "Светлый ручей" в печати назвали "Балетной фальшью". ( В этом году Большой театр открыл этим балетом новый сезон).

Всего год спустя в Ленинграде - премьера новой. Пятой симфонии. Дирижер - друг и первый исполнитель многих произведений Шостаковича Евгений Мравинскин. Позже он будет вспоминать: "До сих пор не могу понять, как это я осмелился принять такое предложение... Ведь на карту была поставлена не только моя репутация, но, что гораздо важнее, судьба нового никому не известного произведения". Вероятно, речь шла не только об этом конкретном произведении, но и о судьбе самого композитора.

Успех был ошеломляющий. Овация длилась полчаса.

Первую тропинку а этот незнакомый мир проложил! для меня мой педагог по виолончели Милий Николаевич Тейх. Его юность прошла в Ленинграде и складывалась в атмосфере могучего воздействия творческой личности Шостаковича. II став преподавателем музыкального училища, он страстно обращал в свою веру учеников. Милий Николаевич первым в городе исполнил Сонату Шостаковича для виолончели, которую композитор написал в 1934- м году. Это было едва ли не первое серьезное камерное произведение композитора, прозвучавшее в Куйбышеве. Соната, которая сегодня кажется классически ясной, тогда вызывала острую критику. Писали о сложности музыки, о влиянии Запада...

Забегая вперед, скажу, что в 1942-м году он играл эту сонату на конкурсе, посвященном 25-летию советской власти. И в жюри и среди участников конкурса были прославленные музыканты. Тейх был удостоен первой премии.

Мое вступление сильно затянулось. Но что делать. Без него я вряд ли смогла бы даже пытаться рассказать о том, чем был для нашего поколения Шостакович и какое место он занял в нашем духовном мире на всю жизнь.

И вот Шостакович в нашем городе. Его можно встретить на улице, он иногда заходит в 1-ую музыкальную школу. Здесь педагоги музыкального училища, закрытого в военные годы, продолжали заниматься со своими студентами. Он доступен для общения.

В связи с этим вспоминается курьезный эпизод, о котором мне рассказал сам его герой, пианист, имя которого было, в основном, известно музыкантам, работавшим в ресторанах. Способный человек, он иногда пытался сочинять музыку. И вот однажды ему во сне пришла изумительная музыкальная тема. Он запомнил ее, утром записал. И решил показать се Шостаковичу. Добился встречи. Показал. И услышал: "Музыка, действительно, замечательная. Жаль лишь, что до вас ее написал... Эдвард Григ. Это "Смерть Озе" из музыки к пьесе Ибсена "Пер Гюнт".

Шостаковича можно встретить на футбольном или хоккейном матче. Он страстный болельщик. В одном из писем, написанных из Куйбышева, рассказывает , что был на хоккейном матче. " Судья был в шубе и без коньков..." Юмором композитор обладал в полной мере - от добродушного до саркастического, уничтожающего. Вспомним романсы на стихи Саши Черного, музыку на слова из юмористического журнала, "Крокодил"...

Музыкальная жизнь в городе кипела. Здесь работало отделение Союза композиторов, проходили конкурсы композиторов, исполнителей, камерные концерты, авторские концерты Шостаковича. И все это как будто устремлялось к главному событию - премьере "Седьмой".

Интерес к произведению был огромным. Еще 16-го февраля, больше, чем за полмесяца до премьеры, "Правда" опубликовала статью Алексея Толстого. Он был одним из тех. кто слушал репетиции симфонии и кому было дано понять масштаб предстоящего события. Местная газета "Волжская коммуна" в преддверии премьеры и на следующий день после нее посвящает ей целые страницы. Концерт транслировался по всей стране. Эхо его разнеслось по всему миру.

Сегодня документов и художественных произведений, посвященных Седьмой, достаточно для самостоятельного музея.

И все же я, по праву тех, кто был в тот вечер в зале оперного театра, позволю себе еще раз об этом событии напомнить.

Нас, всех музыкантов симфонического оркестра недавно созданной филармонии, пригласили на этот концерт. Зима 1942-го года. Затемненные улицы, как будто навсегда забывшие о том, что такое свет. И - контраст: толпы людей возле театра, яркий свет, переполненный зал. Мы то и дело узнаем лица тех, кого знаем лишь по портретам. Здесь, как сказали бы мы теперь, элита страны. Много иностранцев.

Взволнованное ожидание.

На сцене - симфонический оркестр Большого театра. Дирижер Самуил Самосуд.

....Слова "овация", "успех" ни в какой мере не передают того, что было в зале. У многих на глазах слезы. Вновь и вновь выходит на сцену создатель этого творения. И не верится, что это именно он, 35-летний худощавый интеллигент-очкарик, выглядевший совсем юным, мог вызвать такую бурю эмоций.

А теперь вынуждена с горечью признаться: нет, недостойна я была тогда оказаться причастной к такому событию.

Ни музыкального опыта у 18-летней студентки музучилища, только что начавшей свою профессиональную жизнь в оркестре, ни жизненного опыта еще не было.

Кто-то высказал замечательную мысль: великие произведения как будто растут вместе с поколением своих современников. Нашему поколению и дано было судьбой стать современниками этого легендарного произведения.

На протяжении всей своей жизни Шостакович занимал особое место в искусстве. Давно и прочно его музыкальный авторитет признавался во всем мире. Крупнейшие исполнители проявляли самый горячий интерес к каждому новому его произведению.

Его личность, также как и его музыка, притягивала к себе, будоражила, никак не подчиняясь однозначному толкованию. Бели посмотреть в Советскую энциклопедию, эта жизнь должна представиться на редкость счастливой. Не знаю, есть ли еще композитор, при жизни удостоившийся таких почестей. Но почему же на его долю выпало столько резких поворотов, страшных ударов?

1948-ой год. В истории советской музыки он памятен постановлением ЦК КПСС об опере Мурадели "Великая дружба", годом борьбы в искусстве с так называемым формализмом и космополитизмом.

Вряд ли сегодня кто-нибудь вспомнит хоть строчку из этой оперы. Но одно ее название вызывает в памяти ту дьявольскую курилесицу, которая закрутила едва ли ни всех самых талантливых композиторов страны. И первым из них, конечно же, был Дмитрий Шостакович. В год разгрома оперы "Леди Макбет Мценского уезда" ему было 29. Он выстоял.

Сейчас ему 42. Как это Постановление прошлось по Шостаковичу?

Приведу лишь одно свидетельство. Рассказывает Мстислав Ростропович.

"... в 1948 году, придя в Консерваторию, мы увидели на доске объявлений приказ:

" Шостакович Д.Д. более не является профессором по классу композиции в связи с несоответствием профессорской квалификации..." Такого унижения я никогда не испытывал". Ростропович пишет о СВОЕМ унижении. Что же должен был пережить Шостакович?

Его произведения снимаются с репертуара, от них отказываются театры. Казалось, он раздавлен, уничтожен. Как жить дальше? Ответ на этот вопрос у него всегда был только один: надо работать Он отвечает на всю эту вакханалию одному ему доступным способом. Он создает большое остросатирическое произведение на собственные слова и называет его "Антиформалистический раек" – своеобразный привет его самому любимому композитору - Модесту Петровичу Мусоргскому, у которого тоже есть сатирическое произведение под таким названием.

Пишет без малейшей надежды, что оно когда-нибудь будет исполняться. В Москве оно прозвучало впервые почти полвека спустя...

А в марте 1949-го года должен был состояться Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры. И однажды в квартире раздался потрясший всех звонок. Говорил Сталин. Шостаковичу было предложено отправляться в США на конгресс в составе советской делегации.

Еще одна дата. В 1958-м году вышло партийное Постановление об отмене того, прежнего, принятого в 1948-м. Ростропович и Вишневская рассказывали: "Нам было страшно, что мы случайно заглянули в клокочущий в его душе вулкан..."

Только творчество было его спасением.

В письмах, в высказываниях он был всегда предельно скуп: "...Через мою музыку люди поймут гораздо больше, что я думал и чувствовал...", - сказал он однажды в беседе Мстиславу Ростроповичу.

Нашему городу очень повезло. Десять лет во главе оркестра стоял дирижер, которому по плечу были произведения великого композитора.

Он обладал тем профессионализмом и тем музыкальным кругозором, который позволял ему увлечь не только оркестр, но повести за собой и слушателей, для которых с каждым концертным сезоном музыка Шостаковича становилась все ближе, дороже. Это Геннадий Проваторов, тот самый, которому Шостакович доверил в Москве, в театре Станиславского премьеру второй редакции ошельмованной когда-то оперы, получившей теперь название "Катерина Измайлова". В Куйбышеве Проваторов поставил и выполнил грандиозную задачу: здесь были исполнены почти все симфонии Шостаковича. Думаю, далеко не всем периферийным оркестрам и, тем более, не всем дирижерам такая задача могла быть по плечу...

Проваторов всегда очень заинтересованно относился к вступительному слову лектора. Он охотно допускал его в свою творческую лабораторию, разворачивая перед лектором процесс поиска своего пути к интерпретации произведения, любил, чтобы это были не только монологи, но и диалоги.

Надо ли говорить, насколько это было ценно и увлекательно. Сделать оркестр не просто послушным инструментом, но - единомышленником, помочь слушателю не только слушать, но и слышать, понять, что думал и чувствовал композитор, обращаясь к нему, к слушателю - вот задача дирижера. И Проваторов был ее достоин.

Еще одна поразительная, хотя и значительно менее известная страница жизни Шостаковича связана с нашим городом.

В Ленинградской консерватории, где молодой профессор Шостакович в довоенные годы вел класс композиции, одним из его любимых учеников был юный Вениамин Флейшман. Много обещал в будущем этот юноша. Скупой на похвалы, профессор отзывался о нем и как о композиторе и как о человеке самыми высокими словами.

Флейшман работал над оперой " Скрипка Ротшильда" по рассказу Чехова. Был ли подсказан этот сюжет Шостаковичем или выбран самим студентом, неизвестно. Чехов - самый любимый писатель Шостаковича. Опера была почти закончена.

22 июня 1941-го года. В ленинградской консерватории сохранился список студентов-добровольцев, подавших заявления в военкомат. Под номером 62 фамилия Флейшмана. В сентябре 41-го он погиб.

Уходя на фронт, он оставил клавир оперы в ленинградском союзе композиторов.

В мае 42-го из Куйбышева Шостакович пишет своему ученику композитору Евлахову: "Дорогой друг! Белая "Скрипка Ротшильда" находится в ленинградском союзе композиторов, то, пожалуйста, присматривайте за ней, а еще лучше снимите с нее копию, если будет оказия в Куйбышев, перешлите мне. Я очень люблю это сочинение и беспокоюсь, как бы оно не пропало".

Он получил клавир и завершил работу. Его стараниями опера в 60-х годах исполнялась в Москве и Ленинграде.

У кого тогда хватало сил и времени отложить свои дела, чтобы завершить неоконченное другими? Прославленный на весь мир Дмитрий Шостакович находит и время и силы, чтобы, прервав свою творческую работу, выполнить свой долг перед ушедшим.

Куйбышевскому оркестру принадлежит честь первого исполнения еще одного произведения Шостаковича – 12-ой симфонии, посвященной Ленину.

Директор и художественный руководитель филармонии Марк Викторович Блюмин рассказал мне о том, как это произошло. Во время командировки в Москву он узнал, что композитор закончил работу над Двенадцатой симфонией. Позвонив Шостаковичу, он попросил его предоставить честь премьеры куйбышевскому оркестру под управлением дирижера Абрама Стасевича. Согласие было получено.

Как потом оказалось, в тот же вечер Двенадцатая исполнялась в Ленинграде. Но - на час позже. Одиннадцатая и Двенадцатая связаны между собой темой. Одна называется "1905-й", другая - "1917-й".

Если советская пресса была единодушна в горячем одобрении обеих, го за рубежом, наоборот, на них вылился холодный душ. Конечно же, композитора обвиняли в лицемерии, двоедушии. Сегодня мы знаем, как долго и мучительно сопротивлялся композитор политическому давлению. Его имя было слишком известно во всем мире, к нему было приковано слишком большое внимание, чтобы ему дали возможность жить только в мире своих духовных потребностей. Тяжело читать, как он сопротивлялся вступлению в партию, пока силы не иссякли.

Вступил. Однажды, попав в больницу из-за сломанной ноги, сказал другу: " Меня, наверное, Бог наказал за мои прегрешения, например, за вступление в партию".

Все так, Но его юность совпала с самым трагическим и самым романтическим периодом русской революционной истории. Эта эпоха создала особую "душевную температуру". Вспомним, что среди его самых близких друзей юности был Тухачевский, что он был хорошо знаком с Маяковским и писал музыку к его пьесе "Клоп", а еще - он хорошо знал и ценил песенные богатства, созданные этой эпохой и не раз в своем творчестве пил из этого источника.

Убеждена, что среди лучших произведений советского искусства им принадлежит достойное место.

11 мая 1975-го года, в ознаменование 30-летия Победы Седьмая Ленинградская симфония снова прозвучала в том же переполненном до отказа зале Дворца культуры, где состоялась ее премьера. На сцене был уже оркестр не Большого театра, а куйбышевский. За прошедшие десятилетия он стал зрелым творческим коллективом. Дирижер - Геннадий Проваторов.

Вступительное слово было поручено мне. Я прочитала фрагменты письма поэта Карла Сэндберга, опубликованного в том же 1975-м году в журнале "Советская музыка".

"ВРУЧИТЕ ПИСЬМО ДМИТРИЮ ШОСТАКОВИЧУ. 26 июля 1942 года.

По всей Америке в полдень прошлого воскресенья звучала ваша Седьмая симфония, миллионы слушали ваш музыкальный портрет России, погруженной в кровь и скорбь...

...Итак, перед нами народ, который в дни беды, нависшей над его столицей, заявляет миру: у него есть свой композитор; он пишет музыку, когда падают бомбы. В Берлине нет новых симфоний, в Пари же, Брюсселе, Амстердаме, Копенгагене, Осло, Праге, Варшаве - всюду, где нацисты хозяйничают и заводят "новый порядок", нет новых симфоний.

Весеннее солнце 1942-го года плавит остатки снегов, и холод вытекает из почвы, и битва в России разгорается, и снова слышны боевые клики в схватке стали и крови.

Приходит лето, и вы, Дмитрий Шостакович, кладете микрофильм с партитурой в пустую консервную банку. Из Москвы через древнюю Персию и еще более древний Египет, из Каира окольным путем в Нью-Йорк отправляется эта маленькая банка с пленкой.

А что потом? Потом маэстро Тосканини объясняет оркестру из 92 инструментов, что с ней делать, и музыка идет в эфир для внемлющих миллионов....

Она начинается тишиной плодоносной почвы, полями и долинами, открытыми труду человека.

Она продолжается..., напоминая, что в дни мира у людей есть надежда поймать своих птиц счастья, чтобы послушать их.

Потом вступают барабаны и ружья и с грезами покончено, начинается война...

Музыка шагает и воюет, борется и убивает, она заявляет гордо, что лучше тысячекратно умереть ужасной смертью, чем позволить нацистам отнять у вас родину и указывать вам, как вы должны жить.

Ваша песня повествует о великом поющем народе, который неподвластен поражению или завоеванию и который в грядущем внесет свою долю и вклад в понимание человеческой свободы и порядка".

( Перевод Бориса Слуцкого)

Переполненный зал слушал Симфонию - единственное произведение в программе - затаив дыхание. Проваторов дирижировал наизусть.

Мы все - и композитор, и его симфония и ее первые слушатели - стали старше на три десятилетия.

Инструментальная музыка предоставляет слушателю свободу восприятия. Думаю, я была не одинока, слыша в ней не только незабываемое военное прошлое. Она как будто вобрала в себя и все трагедии и радости прошедших десятилетий. Казалось, она говорила, что борьба против зла, агрессии, невежества еще предстоит долгая и трудная. И музыка вновь рождала горячую веру в победу добра, света, мудрости...

Шостакович прислал в адрес исполнителей благодарственную телеграмму: "Дорогие товарищи! Примите мои горячие поздравления с великим праздником 30-летия Победы. Примите мою горячую благодарность за то, что вы решили исполнить Седьмую симфонию". Зал встретил ее стоя бурными аплодисментами.

"Сердце поэта это центр, через который проходят все трещины мира" (Генрих Гейне). Сколько же шрамов оставили они на сердце Шостаковича...

Всего через несколько месяцев, в том же 1975-м, оно перестало биться.

Надо ли говорить, какой огромный общественный интерес представляет собой куйбышевский период жизни композитора.

Много раз в печати мне встречались цитаты из книги " Письма к другу". Это письма Шостаковича Исааку Гликману. И вот, наконец, я держу эту книгу в руках. На первом же письме дата и обратный адрес: "30 ноября 1941 год. Куйбышев".

В первом, как и во всех последующих его письмах, все излагается короткими фразами. Никаких восклицаний. В письмах - точные даты окончания работы над частями симфонии, адреса его квартир, события художественной жизни в городе, иногда - лаконичные сообщения о своем состоянии и о тревогах за родственников. Иные короткие записи буквально потрясают контрастом между бытием и мощью человеческого духа.

Много внимания этой теме уделял в свое время куйбышевский журналист Владимир Молько. В газетах опубликованы его большие статьи, в которых он рассказал все, что было известно тогда и о самой симфонии и о времени пребывания композитора в Куйбышеве - адреса, круг общения, рассказ Веры Дуловой о том, как в квартире, где она жила со своим мужем Александром Батуриным, состоялась своеобразная "предпремьера" симфонии. Ее исполнили по клавиру Шостакович и Лев Оборин. И здесь Шостакович от всех собравшихся в квартире, среди которых был и дирижер Самосуд, услышал первые восторженные аплодисменты...

... Каждый человек, кому не безразлична история страны и ее культура, вправе рассчитывать на то, что город делает все, чтобы сохранить бесценные материалы от разрушения и забвения. Шестидесятилетие Победы и творческий подвиг великого композитора связаны неразрывно. Нам не будет прощения, если мы об этом забудем.